Руки Орлака

Ошеломленный Фейяр не нашелся что и ответить: подобная беззаботность сбивала с толку. Он решил рассердиться.

– Черт подери! – воскликнул он, побагровев. – И стоило мне так распинаться? Половина моих речей пролетела мимо твоих ушей. Даже не знаю, как тебя и назвать. Хотя вот, нашел слово: оригинал! Беспечный оригинал! Говорю тебе это прямо в лицо.

– Скорее, я – фантазер, – с улыбкой поправил его Марей.

– Послушай, фантазер, – заметил нотариус после непродолжительной паузы, – держись начеку с этой графиней. Поверь мне, старина, она… Нет, спасибо, перед ужином я не курю.

Жан Марей достал сигарету и, выпустив дым колечком, спокойно произнес:

– А теперь объясни-ка: что он собой представляет, этот брачный контракт?

Экипаж остановился. Молодые люди вошли в кабачок.

Глава 3 Обри и его хозяева

Когда Жильберта сообщила тетке, что собирается пригласить Жана Марея в гости, мадам де Праз из осторожности решила этому не противиться. Во-первых, она уже привыкла ни в чем не отказывать богатой племяннице – и нарушать эту традицию не собиралась, – а во-вторых, подобный расклад позволил бы ей как следует разглядеть претендента на руку девушки, являвшего собой столь досадную помеху.

В общем, Жан Марей был принят в доме на правах друга. Лионель воспользовался этим для того, чтобы, насколько ему позволяла вежливая холодность жениха кузины, установить с ним более или менее тесное знакомство. После разговора с матерью сын графини старался почаще сталкиваться с Мареем где только можно – на поле для гольфа, на теннисном корте, в фехтовальном зале, – но уже по прошествии нескольких дней этот «шпионаж» показался ему столь бесполезным, если не сказать – комичным, что он решил от него отказаться, тем более что Обри, бывший дворецкий де Празов, которому было поручено вести более тщательное наблюдение за Мареем (так сказать, в «полицейском стиле», для которого требовался человек, Жану Марею совсем незнакомый), тоже следил за молодым человеком и следовал за ним буквально по пятам, но не заметил в его поведении ничего подозрительного.

Сообщив матери об этом своем решении, Лионель неожиданно встретил серьезный отпор, который, хотя и казался инстинктивным и беспричинным, все же не был от этого менее жестким.

– С тех пор как я наблюдаю за господином Мареем, – заявила мадам де Праз, – хотя мне и нечасто доводится его видеть, я уже составила о нем некоторое мнение. Так вот, я чувствую, даже уверена: он от нас что-то скрывает. Вся эта его задумчивость, погруженность в себя представляется мне неестественной. В его жизни наверняка есть какая-то тайна.

– И какая же? – раздраженно спросил Лионель. – Выражайтесь конкретнее, боже правый, ибо я не совсем улавливаю, к чему вы ведете, маман?

– Какая – мы обязательно узнаем. Слушайся меня и просто ищи. Пока что у меня лишь составилось такое впечатление, но, как ты и сам знаешь, интуиция меня редко обманывает.

То была правда. Лионель часто поражался проницательности матери.

– Я готов признать, – сказал он, – что у вас воистину природное чутье, маман, однако я опасаюсь, что на этот раз вы принимаете за предчувствия ваши желания. Черт подери, я и сам, как вы, желаю, чтобы Жильберта стала моей женой, ибо эта малышка – богачка, каких мало.

– Да ты просто должен на ней жениться! – безапелляционно заявила мадам де Праз.

Лионель окинул мать отнюдь не почтительным взглядом:

– Да что это на вас нашло? «Должен, должен…» Конечно же, я не прочь. Но если нам не удастся убедить Жильберту в том, что Жан Марей ее недостоин; для того чтобы она не вышла ни за него, ни за кого-то другого, придется изобрести нечто иное. И уж я-то постараюсь придумать что-нибудь этакое!

– Нет-нет, только не это! – воскликнула мадам де Праз.

– Право же, маман, вы меня удивляете. Неужто я вас напугал? А то у вас такой вид, будто вы готовы умолять меня ничего не предпринимать. Я лишь озвучил то, что хотели сказать вы.

– Боже, Лионель, и что тебе только взбрело в голову? Да нет же, нет, я и близко ни о чем таком не помышляла, мой мальчик!

– И все же мои слова вас напугали – я понял это по вашим глазам.

– Нет! Нет! Нет! У меня и в мыслях не было ничего такого!

Графиня протянула к Лионелю руки, желая заключить его в объятия, но он остался стоять неподвижно, словно каменный истукан, и продолжил сверлить ее взглядом.

Все же обняв сына за шею, мадам де Праз устремила на него полные любви бесцветные глаза и поцеловала в макушку.

– Вот не пойму: к чему так раздражаться? – спросила она. – Тебе не надо ничего «придумывать», мой дорогой, потому что, повторюсь, я уверена: в делах господина Марея есть нечто мутное, нечто такое, что он от нас скрывает, и раз он это скрывает, значит это что-то скверное для него и чудесное для тебя!

Чувствуя, что сын уже готов уступить, графиня с нежной настойчивостью продолжала:

– Хочешь, я тебе помогу? Ведь хочешь, не так ли? Давай я сама поговорю с Обри и выясню, что конкретно вам с ним удалось узнать.

– Что ж, будь по-вашему! – проворчал Лионель.

* * *