Руки Орлака

– Вид у тебя такой, будто ты на луне… Ну да ладно, я продолжаю. Так вот, мадам де Праз овдовела и влачила жалкое существование на нищенскую пенсию, а ее сестра, красавица мадам Лаваль, имела многомиллионное состояние, жила в Нёйи, близ Булонского леса, в огромном особняке и каждое лето проводила в роскошном имении Люверси, по праву считавшемся одной из жемчужин долины Шеврёз. Все эти богатства достались ей от отца Лаваля, крупного промышленника, и Жанна с согласия мужа предложила сестре поселиться вместе с сыном у них. Вдова, конечно, обрадовалась: куда ей было деваться? То вообще была очаровательная пара – эти мсье и мадам Лаваль, которые сейчас, если бы не злой рок, стали бы твоими тестем и тещей. Они обожали свою дочурку, миленькую девчушку-проказницу. Однако же Ги Лаваль следовал призванию, которое оказалось сильнее любви и отцовской привязанности. Пылая страстью к опасностям, к путешествиям, к далеким экспедициям, он проводил в разъездах по шесть месяцев в году. Сам понимаешь, в подобных обстоятельствах он с радостью ухватился за мысль, что графиня с сыном устроится у Жанны, ибо резонно полагал, что той не придется скучать в обществе старшей сестры и племянника. Более того, это доброе дело принесло и материальную выгоду: мадам де Праз была настолько же экономной и методичной хозяйкой, насколько мадам Лаваль – женщина ужасно обаятельная! – безалаберной и расточительной, и так уж вышло, что вскоре именно вдова начала распоряжаться в буфетной, на кухне и в погребе во благо семейства Лаваль. Так вот обстояли дела… Ты меня слушаешь? Уверен, что слушаешь?.. Так вот, повторюсь, обстояли дела, но тут мадам Лаваль вдруг скончалась. Произошло это, насколько мне помнится, чуть более пяти лет тому назад. Она умерла в Люверси, во время пребывания там Ги Лаваля и по его вине. То была настоящая трагедия. Несколькими днями ранее Лаваль вернулся из какой-то африканской глубинки и в числе множества экзотических редкостей привез с собой кучу змей, которых собирался отдать в зоосад.

– Помню-помню! – прервал его Жан Марей. – В газетах читал. Одна из змей убежала – не так ли? – ужалила мадам Лаваль, когда та спала.

– Так точно. Ги Лаваль жутко горевал. Родные и близкие даже опасались за его рассудок, и, к чести мадам де Праз, следует сказать, что она ухаживала за ним с большим самоотречением, несмотря на собственное горе, которое было не менее глубоким, ведь она потеряла родную сестру. Но Ги Лаваль не находил себе места, считая себя виновником несчастья, испытывал невообразимые муки совести. Как только он немного оправился, тотчас же засобирался в новую экспедицию в Верхний Нигер. У всех, кто виделся с ним в то время, заранее сложилось впечатление, что он уже не вернется, но помешать отъезду никто не решился. Через полгода он уехал – и действительно не вернулся… Перед отбытием из Франции он посетил мою контору и составил завещание, по которому в случае своей смерти оставлял малышку Жильберту на попечение мадам де Праз. У всякого, кто читал документ, не оставалось сомнений в том, какую участь он себе уготовил. Он погиб в стычке – самим же и спровоцированной – с отрядом дикарей во время разведки, в которую отправился совершенно один, без всякого сопровождения. Его тело было так исколото стрелами, что его с трудом опознали. Известие о смерти исследователя повергло весь дом в Нёйи – и родных, и слуг – в глубокое отчаяние. По слухам, мадам де Праз не могла скрыть горя, в котором чуть ли не всем виделась горечь разочарования. Говорят, она старалась всеми силами удержать зятя во Франции, – вероятно, со смертью сестры перед ней открылись новые горизонты. Было ясно, что по прошествии траура она рассчитывала стать новой мадам Лаваль, но, так как госпожа де Праз вообще не создана для любви, злые языки судачили, что ей просто не хотелось выпустить из рук многомиллионное состояние исследователя.

Впрочем, не менее очевидно и то, что эти миллионы были нужны не ей самой: она старалась для сына, ибо эта скромная, даже порой смиренная женщина – страстно любящая мать. Лионелю было тогда лет семнадцать-восемнадцать, Жильберте Лаваль – примерно тринадцать. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что мадам де Праз все эти годы лелеяла только одну мысль: как бы женить сына на своей племяннице. Но, ожидая, пока реализуется этот план, осуществлению которого могли помешать тысячи обстоятельств, она была бы не прочь закрепить за собой часть состояния Лаваля, выйдя за него замуж. Увы, эта мечта разрушилась вместе со смертью Лаваля, и у графини остался единственный шанс – обвенчать Лионеля с мадемуазель Жильбертой Лаваль. И вот теперь на руку девушки претендуешь ты. Сам посуди… Да очнись ты, Марей, спишь, что ли? О чем задумался?

Молодой человек заморгал, стряхивая с себя оцепенение.

– Я думал, – признался он, – о лампе итальянского мастера, которую видел сегодня на выставке антиквариата… о небольшой такой бронзовой лампе с золотой ручкой в виде змейки-медяницы. Она бы прекрасно вписалась в мою коллекцию. Думаю, нужно будет купить.