– Вы удивитесь, но для парижанина его круга господин Марей выезжает очень редко: в театр, на концерт или на какую-нибудь публичную лекцию. Иногда в мюзик-холл. Но не кутит, не играет в карты. Раньше он вроде бы, как и все молодые аристократы, бывал на Монмартре, но теперь словно забыл туда дорогу.
– Выходит, Обри, по вечерам мсье Жан Марей регулярно возвращается домой, и, как правило, весьма рано. И что же он там, по возвращении, делает? Работает?
– Да, ваше сиятельство.
Лионель, который стоял спиной к ним, разглядывая витраж двери, пояснил:
– Он – автор получившего высокую оценку публики исследования «Женщины в произведениях Эжена Делакруа», а теперь заканчивает новую, довольно толстую книгу под названием: «Дендизм в Англии, от Бэкингема до Браммелла». Он сам денди и потому похож – или желает быть похожим – в чем-то на д’Орсе[112]
, в чем-то на д’Оревильи[113], то есть он и спортсмен, и литератор. Когда же ему работать, как не по ночам, маман?– Вы можете подтвердить этот факт, Обри?
– Вообще-то, мадам, проникнуть в его дом не так-то и просто, особенно ночью.
– А если с чьей-либо помощью?
Обри хранил молчание, словно желая сказать: «Это было бы довольно опасно, ваше сиятельство; так недолго скомпрометировать не только многих людей, но и все наше дело».
– Да-да, понимаю… – задумчиво пробормотала мадам де Праз.
– А знаете, – заметил Лионель, – я слышал, как кто-то называл Жана Марея «человеком, который не спит». Якобы он нередко до зари просиживает за письменным столом, перед зажженной лампой, и почти не отдыхает. Один из его друзей, врач по профессии, даже сказал мне, что в его глазах есть нечто особенное, характерное для людей, регулярно бодрствующих по ночам.
Мадам де Праз, раздраженно поджав губы, процедила:
– Короче говоря, все наблюдения – и твое, Лионель, и ваше, Обри, и мое собственное, – все наши наблюдения, производимые с утра до вечера,
– Что именно? – нетерпеливо проворчал Лионель.
– Когда на меня смотрят чьи-либо глаза, – уверенно заявила мадам де Праз, – я всегда вижу, таится в их глубине нечто сокровенное или же нет… Обри, Лионель, нужно удостовериться в том, что господин Жан Марей
– Как я уже говорил, это будет непросто, ваше сиятельство.
– Начните с того, что выясните, не приходит ли в особняк кто-либо ночью, покидая его перед самым рассветом.
– Какая-нибудь женщина, маман? – насмешливо спросил Лионель.
– Чем черт не шутит? – ответила мадам де Праз, пожав плечами.
– А вот это, – заметил Обри с пошлой улыбкой, – будет нетрудно!
Глава 4
Фобия Жильберты
– Да нет, моя дорогая Жильберта, – сказала мадам де Праз, – учитывая современные нравы, я не нахожу ничего неприличного в том, что мсье Жан Марей пригласил тебя к себе. В наш век вполне естественно, что жених зовет невесту на чашечку чая в дом, который, вероятно, вскоре станет и ее домом. Но так же естественно и то, что мне следует пойти с тобой. Надеюсь, ты не возражаешь?
Стараясь скрыть досаду, Жильберта натянуто улыбнулась и недовольно произнесла:
– Конечно, тетушка, не возражаю, но все-таки вы немножко отстаете от нашего века.
– Ах, Жильберта, как же плохо я тебя воспитала! – заметила мадам де Праз, с выражением снисходительного негодования потрепав племянницу по щеке.
В модно обставленной малой гостиной Жана Марея был сервирован чай. Мадемуазель Лаваль, пребывавшая в дурном настроении, отмалчивалась, на вопросы отвечала дерзко и невпопад, а затем и вовсе вскочила со стула и принялась ходить туда-сюда, подражая развязной походке какого-нибудь юного шалопая.
Графиня понимала, чем недовольна племянница, обижалась на нее, но не подавала виду, чинно лакомясь пирожными и с деланым равнодушием разглядывая обстановку.
– А сигаретки у вас не найдется? – спросила Жильберта.
– Они у меня там, – поспешно ответил Жан Марей и направился в смежную, курительную комнату, куда девушка последовала за ним, послав поднявшейся было из-за стола тетке насмешливую и издевательскую гримаску, которых у мадемуазель был целый набор.
– Что это с вами? – участливо поинтересовался Жан Марей, как только они оказались наедине.
– Она меня раздражает, вот я и дуюсь.
– Однако же… – снисходительно произнес хозяин дома.
– Поймите, Жан,
– Но, Жильберта, она же права. Поставьте себя на ее место, и вы все поймете… И вот еще что, мой дорогой друг: почему бы вам не стать снова самой собой? Жаргонные словечки и эксцентричное поведение вас отнюдь не красят. Я гораздо больше люблю другую Жильберту!
Девушка посмотрела на Марея, и ее глаза, в которых вдруг на миг отразилась тревога, наполнились слезами. Их руки соединились, и она прошептала: