Руки Орлака

– Тетушка, я предпочла бы все рассказать Жану – и больше уже не будем касаться этой темы. Мне хотелось бы, чтобы мой жених знал о матушке абсолютно все.

Еще не до конца овладев собой, Жильберта опустилась в кресло, взяла графиню за руку и прижалась виском к ее надушенным пальцам:

– Расскажите, тетушка, расскажите Жану, я вас умоляю.

Мадам де Праз колебалась, словно боясь ворошить прошлое.

– Почему бы вам, мадам, и не выполнить ее просьбу? – тихо произнес Марей.

С печалью и серьезностью, которые не ускользнули от ее собеседника, графиня ответила:

– Знали бы вы, мсье, сколь жуткие эмоции вы просите меня оживить! Я помню все в мельчайших подробностях, словно это было вчера. Это произошло в Люверси в августе того года. Мы приехали туда в начале июля: моя сестра Жанна, Жильберта, я и Лионель…

– …Который только что провалил экзамен на бакалавра! – ехидно добавила девушка.

– Мой зять Ги Лаваль, уже несколько месяцев находившийся в Африке, известил нас о том, что вернется к десятому августа. Мы ждали этого события как праздника, хотели отправиться в Париж встречать Ги на вокзале. К несчастью, накануне торжественного дня моя сестра вдруг слегла: еще раньше она простудилась и должным образом не лечилась, как следствие – заработала бронхит. Когда мой зять приехал в Люверси, то нашел свою жену уже серьезно больной, хотя угрозы ее жизни и не было.

– Тетушка, не забудьте про змей!

– Ах, ну да… Зять привез из Центральной Африки всякие редкости, в том числе и живность. Багаж последовал за Ги в Люверси, и, так как до выздоровления жены он не хотел покидать замок, штук пятнадцать змей, предназначенные для столичного Ботанического сада, временно содержались в имении.

Среди этих рептилий была одна черная, с белыми пятнами гадюка, длиной примерно с метр, являвшая собой неслыханную редкость, поскольку никто у нас никогда таких не видел. Лаваль чрезвычайно гордился своей находкой. В оранжерее, куда на время поместили этих отвратительных тварей, черно-белая гадюка занимала отдельную клетку с прочной решеткой. Лаваль взял за правило ежедневно навещать «раритетную» особу; бравируя своей храбростью, он распахивал дверцу клетки, брал змею в руки и рассматривал острые ядовитые зубы.

– Мне никогда не забыть этих сцен! – заметила Жильберта. – Мы с Лионелем не пропускали ни одной из них. Папа приносил с собой что-то вроде небольших вил, с помощью которых обездвиживал змею. Затем, чтобы показать нам механизм выделения яда, надавливал на один из двух змеиных зубов, и мы наблюдали, как из ядовитого мешочка, похожего на нарыв, по зубу, словно по трубочке, стекает противная жидкость.

– Ги до такой степени увлекся данными экспериментами, что как-то раз сломал этой черно-белой гадюке один зуб, – подхватила мадам де Праз. – Он так рассердился на себя, что с подобными «представлениями» было навсегда покончено.

Мы знали, мсье, что змеиный яд действует с невероятной быстротой, знали и то, что негр, поймавший эту гадюку, поплатился за это жизнью: тварь ужалила его. Лаваль привез эту змею не просто так, а ради науки: ученым предстояло проанализировать химический состав ее яда, как только Ботанический сад обзавелся бы новой обитательницей. Сейчас вы увидите, какое их – на нашу беду! – ждало разочарование.

– Тетушка, сначала нужно объяснить Жану планировку дома.

– Конечно-конечно… Так вот, спальня моей сестры располагалась на нижнем этаже замка, хотя и довольно высоко над землей. Рядом находилась просторная туалетная комната, смежная со спальней Жильберты. Мой зять и Лионель жили на втором этаже, где обычно была и моя спальня, а прислуга – на третьем, состоявшем из нескольких мансард.

Я целый день дежурила у постели сестры, а ночью спала на раскладушке, которую установила в туалетной комнате, чтобы иметь возможность прибежать по первому же зову больной. Но Жанна возражала против такой опеки, говорила, что мне нужно хорошенько высыпаться, поскольку я и так провожу с ней весь день, и настаивала на том, чтобы дверь из ее комнаты в туалетную была закрыта. По ночам сестру мучила сильная жажда, а прохладительные напитки врач ей категорически запретил, поэтому она обычно звонила горничной, которая спускалась на первый этаж и подавала ей горячую настойку. Для того чтобы я не просыпалась от шагов служанки, Жанна и требовала закрывать дверь между спальней и туалетной комнатой. Но, по правде говоря, я даже сквозь сон улавливала малейший шум и каждую ночь слышала, как в галерее раздаются шаги горничной, спешившей к моей сестре.

Вечером девятнадцатого августа температура у больной поднялась выше обычного. Вероятно, это объяснялось погодой: стояла жара, в комнате было душно, сестра жаловалась, что ей не хватает свежего воздуха. Я на некоторое время отворила в ее спальне створку окна под закрытой ставней, поскольку врач разрешил такого рода проветривание, и велела горничной – ее звали Мари – захлопнуть створку, когда она принесет настойку. Мы с Мари вышли вместе, но, пройдя в туалетную комнату, я застала там это дитя, Жильберту, в ночной сорочке.