Руки Орлака

Наконец он удалился. Свет везде погас. Граф де Праз и его приспешник выбрались из укрытия, а когда отошли на некоторое расстояние от особняка, Обри, все еще шокированный увиденным, остановившись, спросил:

– Что бы это могло значить, ваше сиятельство?

– Да все ясно как день, – ответил Лионель с торжествующе-зловещей улыбкой.

– Ясно как день?

– Ну да, это очень простой, очень известный феномен, и называется он «раздвоение личности».

– Да неужели? – пробормотал Обри.

Глава 7 Семейный альбом

Рассвет еще только занимался и первые воробьи лишь начали шумно будить в листве деревьев сородичей, когда Лионель де Праз вернулся домой.

То, как мы уже знаем, был для него обычный час возвращения. Если бы его кузина Жильберта случайно проснулась на заре и ей пришло бы в голову выглянуть в окно, чтобы насладиться очарованием зарождающегося утра, она бы не нашла ничего подозрительного в том, что молодой кутила заканчивает день тогда, когда большинство людей только начинают.

Впрочем, ее бы удивило другое: вместо того чтобы отправиться в буфетную и выпить там чего-нибудь прохладительного и пенистого, Лионель решительной и твердой походкой проследовал в библиотеку, сверился с каталогом и снял с полок несколько книг в строгих кожаных переплетах. Затем спрятал их под полой пальто, словно стесняясь столь благородной ноши, и с необычайной осторожностью поднялся к себе в комнату.

Мадам де Праз между тем уловила его шаги. У нее был тонкий слух и чуткий сон, да и потом, всю ночь, хотя она и прекрасно уснула, из глубин ее подсознания никак не шла мысль о том, что Лионель и Обри в это самое время следят за особняком Жана Марея. Что они делали? Что обнаружили? Может, и ничего. И все же эта мысль тревожила графиню даже сквозь сон, точно глухое тиканье будильника. И вот, в ранний час возвращения сына, узнавшего тайну или горького разочаровавшегося, этот будильник громко зазвенел.

Мадам де Праз испытывала неистовое желание вскочить с постели, накинуть пеньюар, бесшумно открыть дверь своей спальни, но именно эта дверь, которую предстояло открыть, не позволила ей незамедлительно удовлетворить свое любопытство. Графиня понимала, что грабитель-взломщик из нее не получится. Замок мог щелкнуть, петли – заскрипеть, дерево – затрещать. Если бы эти несносные звуки раздались в утренней тишине сонного дома, то, несомненно, разбудили бы Жильберту, чья спальня располагалась поблизости. А мадам де Праз, как и Лионель, понимала: не следует предпринимать ничего такого, что может возбудить в ее племяннице недоверие к родственникам. Наоборот, нужно во всем поддерживать обычный порядок. Любой неосторожный поступок, какая-нибудь досадная мелочь грозила все погубить: Жильберта была из тех своенравных девушек, которые способны выйти замуж только потому, что семья этому противится, и мадам де Праз не питала на сей счет ни малейших иллюзий. Она четко осознавала: разбить надежды Жана Марея должна сама Жильберта, и потому нужно зародить в сердце племянницы соответствующее желание. Пусть она до конца чувствует себя независимой и свободной в своих действиях. Если не удастся представить ей факты, которые произведут в ее душе переворот, нечего и думать о том, чтобы повлиять на нее. Осторожность и еще раз осторожность! Никаких визитов к Лионелю в необычное время! Никаких подозрительных звуков при первых проблесках зари!

К тому же мадам де Праз весьма кстати вспомнила, что Жильберта ровно в девять часов собиралась отправиться с Мареем на конную прогулку, о которой они условились накануне. У мсье Марея имелась восхитительная верховая ирландская лошадь-полукровка, умная и хорошо объезженная – идеальная для молодой девушки. К девяти он должен был привести эту лошадку Жильберте, после чего они намеревались поскакать в Булонский лес, где планировали оставаться до завтрака.

«Вот и прекрасно, – решила графиня. – Пока наша парочка влюбленных будет любезничать в лесу, мы с сыном успеем вдоволь наговориться».

Обдумывая ситуацию и перебирая в голове всевозможные варианты развития событий, мадам де Праз дождалась часа своего обычного пробуждения и подъема. Конечно, ее распирало любопытство, но она укротила его, а чтобы отвлечься от назойливых мыслей, проделала свой утренний туалет с особой тщательностью, чувствуя, что ее натура нуждается в уроке, а терпение – в упражнении.

Едва она вошла в свой рабочий кабинет, как у ворот особняка послышался ритмичный стук по мостовой. Сторож распахнул обе створки калитки, и Жан Марей въехал во двор на жеребце гнедой масти в сопровождении паренька-слуги, который также был верхом и вел под уздцы лошадь-полукровку, предназначенную для Жильберты.

Марей спрыгнул на землю (паренек последовал его примеру) и направился к крыльцу.

– Хм!.. – пробормотала графиня. – А сколько же сейчас времени? Еще только половина девятого.

Но Марей уже остановился: Жильберта весело окликнула его, высунувшись из окна второго этажа:

– Вы рановато, мсье!

– Простите. Лошади были готовы, я тоже. Просто мне было скучно одному дома…