Погруженная в тягостные мысли, женщина двинулась в противоположную сторону и выглядела такой расстроенной, что ее, похоже, нисколько не заботило, шпионит за ней кто-нибудь или нет. А может, опыт парижской кокотки, привыкшей быть объектом вожделения назойливых «ухажеров», приучил ее не реагировать на них и не принимать близко к сердцу их «атаки». Так или иначе, Ява не заметила Обри, и он без особых ухищрений проследил, как она скользнула в подъезд убогого строения с вывеской «Меблированные комнаты», расположенного на пересечении улицы Даниэль-Риш и тупика Малакофф.
Удовлетворенно хмыкнув, Обри развернулся и двинулся домой. Ночь прошла не напрасно; оставалось лишь отчитаться о том, что удалось выяснить, перед мадам и молодым мсье де Празом.
Это было сделано часов в десять утра. Лионель, как и было условлено, явился на улицу Турнон, выслушал отчет привратника и сам, в свою очередь, сообщил ему, что Жан Марей вернулся домой с первыми лучами зари.
– Из-за этого кретина я всю ночь провел в кустах, но у меня хватило терпения дождаться его, – раздраженно заметил де Праз и велел Обри трижды описать сцену со змеями, выпытывая все новые и новые подробности. – Значит, прозвище Марея – Фредди Уж? Он факир? – поразился граф. – Это многое проясняет.
– Что именно? – удивился привратник.
– Да я имею в виду наш семейный альбом, – рассеянно произнес Лионель.
– Быть может, господин граф позволит мне попросить объяснений на сей счет?..
Но Лионель, поглощенный какими-то собственными мыслями, которые сгущались в его голове, словно туман, мало-помалу принимая все более и более отчетливую форму, вместо ответа задал ему неожиданный вопрос:
– Обри, как давно вы служите у моей матери?
– Я перешел к госпоже графине сразу же после смерти ее сестры, мадам Ги Лаваль, у которой до того несколько месяцев состоял дворецким.
– Следовательно, если не ошибаюсь, пять лет назад, когда скончалась моя тетка, вы находились в Люверси?
– Так точно, ваше сиятельство.
– А вы не встречали там тогда господина Жана Марея? Или Фредди Ужа? По сути, это одно и то же лицо. Поройтесь в памяти, Обри, сделайте над собой усилие… Вы же по службе безвылазно торчали в замке, когда там проживала моя тетушка, а я приезжал туда только на каникулы. Вы, случайно, не помните – как знать? – возможно, какого-нибудь бродягу, который крутился поблизости?
– Боже правый, ваше сиятельство! – побледнев, пробормотал привратник, ибо сразу же догадался, сколь ужасные подозрения роятся в голове хозяина.
Несколько секунд они безмолвно глядели друг на друга, затем, оправившись от изумления, Обри сделал вид, будто мучительно старается что-то припомнить.
Наконец, все еще с задумчивым видом, он произнес:
– Нет, ваше сиятельство, ничего такого не припоминаю… Нет. Когда несколько дней назад я увидел господина Жана Марея, на которого вы мне указали, его вид не пробудил во мне ни малейших воспоминаний.
– И все же, Обри, и все же!.. Вы ведь знаете, что мадам Ги Лаваль умерла от укуса ядовитой черно-белой змеи. Вас не настораживает, что вчера утром мсье Жан Марей, сидя у нас в гостиной, разглядывал фотографии моей тетушки Жанны с таким вниманием,
– Ваше сиятельство, – пробормотал Обри, – я ведь вам не какая-нибудь девчушка. Будь у меня какая-то информация, разве я стал бы ее от вас скрывать? Но право же, от того, на что вы намекаете… меня прямо в жар бросает!
И прежде чем расстаться, они еще несколько минут – и снова в гнетущей тишине – размышляли над только что выдвинутой Лионелем жуткой гипотезой.
Глава 10
У префекта полиции
– Господин префект примет вас через несколько минут, – заявил секретарь. – Пока же соблаговолите присесть.
– Хорошо, – кивнул Лионель.
Долго ждать ему не пришлось. Вскоре раздался звонок, секретарь выскочил из-за стола, за которым сортировал письма и бумаги, и распахнул перед посетителем двойную дверь с мягкой обивкой, словно специально призванной заглушать вопли подвергаемых допросам с пристрастием преступников.
Лионель оказался в обычном кабинете чиновника-бюрократа. В середине стоял массивный стол темного дерева, заваленный папками с документами, а в кресле с высокой спинкой восседал пожилой усатый сухопарый человек с энергичным профилем и угольно-черными глазами, метавшими искры. Он разговаривал по телефону, гримасничая и жестикулируя, словно собеседник на том конце провода мог воспринять такие проявления эмоций.
Не прерывая беседы, префект бросил на вошедшего один из тех молниеносных, до костей пронизывающих взглядов, от которых у его подчиненных, наверное, по коже бегут мурашки, а на лбу выступает пот, после чего жестом указал Лионелю на кресло, стоявшее сбоку от стола, напротив окна. Граф сел и принялся рассматривать чиновника, дожидаясь, пока тот договорит.