Руки Орлака

– Мы с Эженом тогда еще встречались как жених и невеста. Свидания назначали поздно вечером в парке, чтобы хозяева ни о чем не догадались. В половине одиннадцатого Эжен заканчивал обход территории, я прибегала в рощу, и мы до полуночи болтали о том о сем наедине.

– А если бы вы срочно понадобились хозяйке?

– Я бы и так услышала ее звонок в ночной тиши, благо до замка было рукой подать. К тому же мадам Лаваль стала вызывать меня по ночам, только когда заболела, да и то не раньше часу. А как занемогла, это у нее уже вошло в привычку: около часу каждую ночь мне звонила, и я приносила настойку.

– Продолжайте, прошу вас.

– Ну, как я и сказала, мы с Эженом были в рощице – сидели там, в густых зарослях, чтобы нас кто-нибудь ненароком не заметил, – когда услышали шаги человека, осторожно кравшегося по аллее. Мы тут же умолкли; видно нас, повторюсь, не было. Этот человек остановился неподалеку, и мы отчетливо услышали стук лопаты: он принялся рыть яму… Самого его мы не видели, даже не поняли, кто это, но, судя по звукам, которые издавала лопата – а он орудовал ею уверенно, быстро, – это был мужчина. Мне сделалось так страшно, что я вцепилась в Эжена, мы замерли и не шевелились еще пару минут после того, как этот «копатель» ушел. Затем, вся дрожа, я вернулась в замок, поднялась по черной лестнице к себе в комнату и всю ночь не сомкнула глаз. Это к тому, что, если бы мадам позвонила, я сию же минуту спустилась бы к ней в спальню.

– Сколько было времени, когда тот человек рыл яму?

– Где-то около полуночи, – ответил Лефевр.

– Стало быть, раз уж гадюка в полночь была мертва, значит мадам Лаваль скончалась раньше. Это важная деталь – если позволите, я ее запишу… – После небольшой паузы дознаватель спросил: – А теперь скажите мне вот что: когда именно вы выяснили, с какой целью этот человек посещал рощицу?

– Рано утром, пока все спали, я собирался сходить на то место и посмотреть, что там схоронено, но известие о смерти госпожи все перевернуло вверх дном. Когда улеглось первое потрясение, я проскользнул в рощицу: возле дерева, где мы с Мари укрывались накануне, была присыпана свежая земля. Инструмент я всегда носил с собой – я же садовник, – копнул и обнаружил черно-белую гадюку. Кто-то размозжил ей голову. Не медля ни секунды, я снова зарыл ее, но уже поглубже.

– Но почему вы ничего не сказали? Из-за того, что вы промолчали, весь замок так и продолжал жить в ужасе!

– Расскажи мы об этом, – негодующе воскликнула Мари, – пришлось бы сознаться в наших свиданиях! Случись такое при мадам Лаваль, это бы еще полбеды – она всегда была добра ко мне!.. Но если бы о наших ночных встречах узнала графиня, она бы в один момент вышвырнула нас обоих на улицу. Все же мы готовились к свадьбе и не желали остаться без работы и с плохой рекомендацией.

– Тем не менее вы поступили неправильно, – сурово заметил приезжий. – Речь шла о человеческих жизнях.

– Посмотрела бы я, как вы поступили бы, окажись вы на нашем месте! – вскричала Мари.

– Ладно, не будем об этом… Лучше скажите: у вас есть какие-либо предположения относительно личности зарывшего змею субъекта?

– Ни малейших, мсье, – заверил гостя Лефевр. – Мы часто впоследствии об этом вспоминали, но так и не пришли к какому-то конкретному мнению… Сначала я был убежден, что змею убил кто-то из обитателей замка – некто, у кого она случайно оказалась на пути, когда выползла из спальни мадам Лаваль. Но все помалкивали, повсюду искали злобную гадину, и я в итоге засомневался.

– Вам не приходило в голову, что в Люверси, возможно, было совершено преступление?

– Нет, мсье. Мы с женой полагали, что хозяйка умерла в результате несчастного случая. Мысли о том, что это мог быть чей-то злой умысел, у нас и близко тогда не возникло.

– То есть вы никогда даже не предполагали, что какой-то преступник, умеющий заклинать змей, мог выманить черно-белую гадюку из ее клетки и увлечь в дом с целью убить мадам Лаваль?

– Что вы, что вы, мсье! – чуть ли не в один голос воскликнули супруги Лефевр. – Ничего подобного нам и в голову не приходило!

– Да и как вообще мы могли такое подумать? – пробормотала жена.

– Подозревай мы что-либо в этом роде, – сурово добавил лавочник, – разумеется, мы пошли бы в полицию и рассказали все, что знали.

– И однако же, мсье Лефевр, тот факт, что человек, закопавший змею, умолчал об этом…

– Хо! Это его молчание мало что значит! Допустим, в рощице был кто-то еще из прислуги, вроде меня или Мари. Вот мы с ней были совершенно невиновны, но разве сказали хоть слово? Да и могли ли сказать? Заговори мы – только себе навредили бы.

– Именно это я и имел в виду. Человек, которого вы видели в рощице, промолчал, как вы говорите, потому, что не хотел выдавать, какие такие обстоятельства навели его глубокой ночью где-то в парке на след черно-белой гадюки – гадюки, выползшей из закрытой спальни мадам Лаваль, – что доказывает: змея выбралась оттуда через «сердечко» в ставнях, так как двери спальни были открыты только утром. Кто, по-вашему, это мог быть?