Руки Орлака

Обезумев от ужаса, Матиас дернулся, попытался вскочить, но на его руках уже защелкнулись наручники. Он молча опустил голову.

– Тебя выдал твой страх, приятель. Меня зовут не Жибер, а Жером – инспектор Жером, по совместительству немного химик. Я даже не сомневался, что ты попадешься, когда проделал в стене небольшие дырочки и изредка посылал тебе, через трубочку, клубы дыма собственного, так сказать, изготовления. Когда ты убил, чтобы затем обокрасть, человека, столь любезно позволявшего тебе посещать свой сахарный заводик, в цеху как раз закисала мякоть свеклы. Ты не мог забыть затхлый запах, исходивший от резервуаров со свекольной пульпой, – этим-то я и воспользовался, чтобы тебя поймать. Давай складывай чемодан – и в дорогу!

1934

Тридцать лет спустя

В мае 1928 года окружной инспектор Жером был вызван в N, важный город восточной части страны, для помощи в расследовании убийства, о котором речи здесь не пойдет. Как обычно, инспектор взял меня с собой, и так уж вышло, что по этому случаю я имел честь быть приглашенным вместе с ним на обед к господину Жану Жаку Вантюрелю, адвокату по гражданским делам.

Господин Жан Жак Вантюрель знал репутацию, к слову – вполне оправданную, моего шефа. В ходе разговора в приемной городского суда он внезапно спросил у Жерома:

– Вы, должно быть, слышали о смерти моего дяди Феликса Вантюреля, который являлся еще и моим предшественником в этой должности? Это случилось в далеком тысяча восемьсот девяносто восьмом году…

– Да, – ответил комиссар. – Феликс Вантюрель был убит ночью, когда работал в своем кабинете. Окна и двери были закрыты, так что как убийца вошел, как вышел, кем, в конце концов, он был – выяснить так и не удалось. Тридцать лет тому назад, мой дорогой мэтр, я и предполагать не мог, что буду работать в полиции, но дело было столь громкое, что впоследствии я ознакомился с его материалами – так сказать, для самообразования. Как-никак оно принадлежит истории.

– Вы составили какое-нибудь собственное мнение?

– Мне помнится, что у меня было несколько гипотез, но ни на одной из них я не остановился: это прекращенное дело представляло для меня лишь теоретический и ретроспективный интерес, так как я мог делать выводы, лишь исходя из рапортов и протоколов.

– А вы не могли бы приехать ко мне домой? Я покажу вам, где это случилось. Позвольте пригласить вас и вашего секретаря на обед.

Разумеется, мы согласились.

Оба окна столовой господина Вантюреля выходили в сад. Когда мы вошли, эти окна оказались слева от нас. Перед нами была большая стена, покрытая чудесными деревянными панелями XVIII века и снабженная двумя встроенными двустворчатыми шкафами, расположенными по обе стороны от камина времен Людовика XVI со старинным зеркалом и трюмо. Справа – снова панели, затем – небольшая дверь. Роскошный стол, освещаемый восхитительной люстрой из чеканной меди, был накрыт на троих. Господин Вантюрель был вдовцом и жил один.

Столовую я описал лишь потому, что именно этот зал некогда был кабинетом покойного господина Феликса Вантюреля, встретившего в нем свой конец. Его племянник и преемник сообщил нам это, пока мы разворачивали салфетки.

– Моя дорогая жена и я, – сказал он, – полностью изменили обычаи этого старого дома. Прежде, во времена моего дяди, эта дверь соединялась с вестибюлем, который стал кухней, а большая двустворчатая открывалась в библиотеку, которая теперь расположена в другом крыле здания.

– И разумеется, – промолвил Жером, – здесь не осталось ничего из обстановки тысяча восемьсот девяносто восьмого года?

– Из мебели – нет. Но обе эти двери, оба окна и тридцать лет тому назад были такими, какими вы видите их сейчас (их лишь выкрасили в другой цвет, вот и все), и это самое важное для того, кто хочет раскрыть убийство моего дяди, поскольку главный вопрос: как убийца вошел и вышел?

Моя тетушка спала в комнате, которая соседствует с той, что находится прямо над этим залом. Она читала в постели, когда около полуночи услышала два выстрела подряд, донесшихся из кабинета дяди. Она поспешно спустилась. Но дядя имел привычку запирать дверь, когда работал ночью. Обе двери не поддались, пришлось их выбить. В каждой с той стороны торчал ключ, – стало быть, они были заперты изнутри, как и предполагалось. Что касается окон, то они тоже были закрыты – плотно закрыты, а ставни задвинуты на засов. Камин? Тогда он был заделан листовым железом поперек трубы изразцовой печи, да и потом, он был столь узким, что через него не пролез бы даже ребенок. Шкафы? Завалены папками. Стены? Толстые, непроницаемые, сверху донизу закрытые в те годы полками, сплошь заставленными картонными коробками и архивными документами. Словом, эта комната представляла собой настоящий запечатанный сосуд. И тем не менее мой сидевший за столом дядя от кого-то получил в лоб пулю, которую обнаружили при вскрытии.

– Одну-единственную, – сказал Жером, призвав на помощь свои воспоминания. – Однако же ваша тетя слышала два выстрела.