Руки Орлака

Но тут Стефен приподнял крышку клавиатуры… Почему Розина так дрожала за золотистой шторой? Почему с замиранием сердца спрашивала себя, что там – под крышкой?..

Слава богу! Там были только обычные клавиши.

Стефен произнес едва слышно:

– Нужно бы удлинить…

Теперь его правая нога не доставала до педали.

Господи! Стефен, сидящий за роялем!.. Он!.. А ведь она думала, что потеряла его навсегда!.. Стефен за роялем!.. Ах! Он становился самим собой лишь на этом месте, прилаженный к этому чудесному предмету, словно искусно выточенная человеческая деталь!

В чертах его лица была жесткость алебастрового маскарона[29]. Он уже положил руки на клавиши. Одним пальцем, всего лишь одним робким пальцем он наиграл мотив «Фантазии» Листа, последнего исполненного им, Стефеном Орлаком, произведения…

Равно как беглый набросок вызывает в памяти всю магию цвета какой-нибудь хорошо известной картины, так и венгерский мотив заставляет думать о феерии всего шедевра. Ноты, не изливающиеся сплошным потоком, а боязливо следующие одна за другой через небольшие паузы, наводят на мысль о потайной арфе, которая скрыта внутри рояля. Звуки поют в звонких далях, как зефиры[30] в глубине священного леса. Это музыкальная поэма во всем изобилии звуков. Подобно развевающемуся на ветру шарфу, переменчивые аккорды обвивают в ней путеводную тему, словно гирлянда тирс[31]. В этом вся «Фантазия»: она крадется позади тишины, готовая ринуться вперед, закружиться, танцующая и великолепная, безумная и божественная. Стефен чувствовал, как ей не терпится вырваться из-под его рук. Розина уже почти слышала ее.

Орлак вскинул руки!..

Это был уже не вдохновенный пианист, намеревающийся блестяще исполнить «Венгерскую фантазию» Листа для фортепьяно с оркестром. Теперь это был лишь мужчина, плачущий на груди глубоко расстроенной женщины.

Воцарилась гнетущая тишина.

Откуда-то донесся звук разбившегося стекла.

Стефен опустил крышку рояля, словно то была крышка гроба с телом его возлюбленной.

* * *

Преступление, совершенное в доме?

На следующее утро Розина выяснила все, что хотела знать.

Все жители дома находились в Париже; никто из них ни на что не жаловался. Консьержи, искусно расспрошенные, ясно дали ей понять, что никого подозрительного накануне не видели. Оставалось лишь присмотреться, по возможности, к друзьям дома и в первую очередь к слугам Орлака.

Розина была в них уверена. Александр, прислуживавший Стефену, и Эстер, его жена, являли собой типы надежного слуги и преданной горничной. Сесиль, пышнотелая кухарка, тоже никогда бы не предала: мало того что она питала искреннюю привязанность к своим хозяевам, так и вовсе едва ли была способна на столь коварное злодеяние в силу своей дородности и мягкости нрава.

Хотя невиновность всех трех слуг была очевидна, их все же следовало расспросить. Возможно, кто-либо из них скажет что-нибудь полезное.

Обстоятельно обдумав собственную систему расследования – к слову, весьма примитивную, – Розина призвала к себе всех троих одновременно.

Сесиль вытирала о синий фартук свои толстые, с напоминавшими сосиски пальцами, руки, от нее пахло рыбой, ибо дело было в пятницу, что делало ее похожей на пышнотелую сирену. Она была величественная, пунцовая и сияющая. «Магдебург» – так ее называл мсье де Крошан по причине, как он говорил, ее полушарий[32], и от этого тучная девица заходилась таким смехом, что напоминала торговку-колбасницу, трясущуюся и подскакивающую на рытвинах мостовой вместе с ее передвижной колбасной лавкой.

Рядом с ней Александр и Эстер выглядели полусозданиями, словно две полукилограммовые гири рядом с килограммовой.

Прочистив горло, Розина сказала им:

– Какой-то зловредный безумец воткнул во входную дверь кинжал – или что-то вроде того, – насколько я могу судить по трещине, которую я на ней заметила и которой еще позавчера там не было.

Но никто из троицы ничего не слышал, ничего не видел. Ни бродяг, ни попрошаек в подъезде замечено не было. В промежуток времени между отъездом мадам и возвращением мсье никто не приходил. «Сильный удар? Нет, мадам, да и буфетная – совсем рядом с входом». – «Но, – сказал Александр, – дырку вполне могли проделать, просто приставив к ней какой-нибудь инструмент и надавив на него; это не произвело бы никакого шума».

Кроме того, Розина услышала несколько пристрастных слов об адвокате, проживающем этажом выше, и промышленнике со второго этажа, после чего узнала, что прислуга прочих жильцов – «самые что ни на есть лучшие люди».

Другой информации Александр, Эстер и Сесиль предоставить не смогли.

Этого было маловато. Розина горько сожалела о том, что, в отличие от детективов из книг и фильмов, оказалась не в состоянии выстроить цепочку дедуктивных или индуктивных выводов, которая привела бы ее от окровавленного ножа к его обладателю. Все рассыпа́лось, все пряталось! Ей даже не удавалось сузить круг поисков, который до сих пор охватывал всю огромную вселенную!

И однако же, она сделала все, что могла сделать! Не было таких темных сфер, которые бы она не прозондировала со дня катастрофы!