Руки прочь, профессор

– Приехала, – пусто-пусто подтверждает Анька, – а там, слово за слово, засиделась до темноты. Ах, Анечка, ни в коем случае не отпущу вас так поздно, я же преподаватель. Да-да, гостевая спальня вон там, там все необходимое… А потом я проснулась ночью, от того, что меня трахают. Орала, брыкалась, да только похрен ему было. С утра сказал, что об экзамене его я, мол, могу не беспокоиться. А вякну что-нибудь, так он и карьеру моего папаши угробит в одно движение руки.

– Отцу не сказала?

– Ну почему же, – Анька кривит губы горько, – сказала, конечно. И он, разумеется, устроил скандал. И все было, и менты были, и суды… Только мразь эта все равно отбрехалась, что я сама пришла, что успехи у меня были швах, а он – мужчина, не смог устоять.

– Разве в этих вопросах суд не на стороне пострадавших обычно?

– Суд, Катена, всегда на стороне того, у кого бабок больше, – с бесконечной горечью откликается Анька, – у нас три суда было. Один раз апеллировали адвокаты мудозвона, два – отцовские. Когда я краем уха услышала, сколько бабок мои родители вваливают на юристов – попросила прекратить. Устала. И в суды ходить устала, и заново все это переживать. Это ведь каждый раз… Все наружу… МГУ бросила. Папаша до сих пор мне этого не простил. Он на самом деле гордился, что я там сама учусь, без его протекции. Как-то в сердцах сказал, что может я и вправду – сама виновата. Извинялся потом. Но я к Илюхе съехала уже.

– А тот мудень? Получается, так и живет? И преподает?

– Нет, – Анька дергает краешком губы, это даже чутка похоже на улыбку, но с огромной натяжкой, – лицензии на преподавание его лишили. А еще кто-то сжег его тачку и обе ноги сломал. Я подозреваю, папаша нашел кого нанять, чтобы хоть втемную карму уроду вернуть. Только… Не легче ведь…

Не легче.

Каждый раз, когда я выходила к пилону, я знала – в клубном зале полно озабоченных козлов. И кто-то может подкараулить тебя у служебного входа. Опытные стриптизерши всегда носили с собой в сумочке шокер, которым можно даже угробить, без особых заморочек. Очень опытные – не вынимали этот шокер из кармана куртки. Потому что один раз ты переживешь вот это – чувство собственного бессилия и захлестывающую тебя боль, и повторять больше не захочешь.

– И поэтому ты решила Ройха подставить? – уточняю, хотя на самом деле, все поняла примерно. Медленно, но верно, контуры картинки проступают.

– Я год пыталась заставить себя идти дальше, – Анька сползает на лавку и вытягивается на ней в полный рост, – ходила на психотерапию, в группу жертв насилия ходила… Только достало, знаешь. Достало вечно пережевывать эту жвачку. Я решила, что все, баста, не буду жертвой.

– Похоже на тебя, – не удерживаю смешок.

– Только это ни хрена не означало, что я все пережила, – откликается Анька бесцветно, – потому что… Ну пришла я в стройтех. Решила попробовать себя в архитектуре. А тут Ройх. Смотрит на тебя так, как псина голодная. Я… Мне показалось, что я узнала этот взгляд. Меня заклинило. Я решила, что уж тебя-то я спасу, добьюсь, чтобы хотя бы этого ублюдка вышибли, а в идеале – посадили.

Мне не сложно вспомнить, как Анька то и дело задерживалась в аудиториях, когда Ройх задерживал меня. То ручки свои зависнет перебирать, то в телефон затупит, то просто замечтается…

И если раньше это смотрелось как… Ну, просто случайность, то сейчас… Получается… Наедине оставлять не хотела? И ведь я замечала, даже сердилась иногда… На первом курсе у меня в голове гулял ветер, я иногда фантазировала, что буду обсуждать какой-нибудь проектный план для курсовика, и незаметно так припаркуюсь бедром на край стола Ройха. И посмотрю, как среагирует. Но при Аньке так ведь не сделаешь!

– Я не просила меня спасать, – тихо произношу, стискивая кулаки.

– Я тоже не просила.

Это звучит как пощечина. От неё жжет кожу, булькает внутри гнев, звенит в висках. И все же я удерживаю во рту рвущееся на свободу: “Больше и не буду!”

Я не хотела хоронить даже бывшую подругу, даже ту – кого врагом своим считала, пусть и оказывается, что она им не является.

Когда Анька встает с лавки и медленно едва ковыляет через узкую камеру ко мне, я даже не сразу понимаю, что это она, а не бухарик, наш невольный сосед, утомился спать в уголку на полу, и решил растянуть кости по затертому дереву лавки.

Лишь только когда Анька падает рядом, я её замечаю. И скукоживаюсь, чтобы не задевать её плечами.

Потому что даже с учетом всего рассказанного сейчас она меня бесит.

А как только я припоминаю, как висела на пузе на пошатывающихся балконных перилах, удерживая эту дуру потными от паники пальцами – бешенство начинает из ушей посвистывать.

– Извини, – Анька толкает мой мизинец своим, – я знаю, что этого мало после всего, что я сделала. Я все тебе испортила.

– Это очень слабо сказано, – тихо комментирую, отодвигаясь, – я сегодня отзывала свою жалобу на домогательство. И знаешь ли, меня всерьез хотели отчислить.

–– Я удалила ту запись, – Анька не придвигается, но смотрит на меня не отводя глаз, – ту, которую я Ройху посылала.

– Зачем ты вообще её сделала?