Руки (СИ)

Учиха обмяк, словно выпуская из себя противное напряжение, ответил на поцелуй. Хотя все же не удержался от небольшой колкости, когда губы освободились:

— Восхитительнее Орочимару? Кто ты и куда дел Кабуто?

— У вас разная восхитительность, не надо. В некоторых вопросах тебе до него пилить и пилить, — ответил Кабуто в том же тоне. А потом добавил серьёзно: — Но допилить можешь.

Саске замер на несколько секунд. Прерывисто выдохнул. Обхватил пальцами запястье, нежно коснулся губами центра ладони. Прижался к нему щекой.

— Кабуто.

— Что? — шёпотом, взгляд — испуганный. Такая нежность по отношению к нему всё ещё пугала.

— Не забывай, что ты тоже.

— А?

Еще одно ласковое касание губ, на этот раз — к внутренней стороне запястья.

— Не забывай, что ты тоже восхитительный. И что тоже можешь «допилить».

— Я? Я не… — Кабуто помотал головой.

Орочимару тихонько засмеялся:

— Думаешь, я стал бы тратить время на недостойного?..

Ступор. Полный и окончательный. Поверить — страшно, мучительно страшно, как выйти на свет после жизни, проведённой в полной темноте. Что там будет? Там больно, страшно и опасно — это точно. Нельзя, нельзя верить — снова отберут и спрячут во тьму. Он — никто. Лишь мальчик без маски, бесформенная куча.

Говорят комплимент. Надо улыбнуться.

— Надеюсь, — улыбка робкая, как полагается случаю.

Учиха перекатился, подминая Якуши под себя. Клацнул зубами возле уха в неясной угрозе.

— Ка-абуто. А ну признавайся.

— Ай? — максимально удивлённое лицо. — Я не видел заначку Орочимару-самы под кроватью.

— Кабуто.

Серьезный взгляд, пальцы, цепко обхватившие запястья. Минута расклеенности прошла, будто и не было ее.

— Что именно заставляет тебя закрываться? Я… чем-то обидел?

— Нет! — несколько даже возмущённо. — Конечно, нет!

— Тогда в чем дело? — пальцы осторожно тронули уголок губ. — Эта твоя улыбка… ты так смотрел, когда думал, что я хочу отобрать у тебя Орочимару.

— Нормальная у меня улыбка! — Кабуто хотел возмутиться, отстраниться, но был не в силах скинуть руку, которая так бережно его касалась. — Просто… Я не хочу становиться такими, как вы. Мне уютно в тени. Не тяните меня на свет, пожалуйста. Я буду хорошей тенью, только не надо… не надо…

— Кабуто, — погладить щеку, мягко улыбнуться. — Но ведь ты не тень. Ты пушистый солнечный шарик. Не прячься.

И — шепотом, на грани слышимости:

— Я смогу тебя защитить, если потребуется.

Кабуто замотал головой, отворачиваясь и пряча лицо. Защитить… не надо его защищать, это он должен защищать, всеми силами.

— Пожалуйста… не надо. Не смотри так.

— Как — так? — Саске наклонился, потерся носом о подбородок. — И почему — не надо? То, что дорого, естественно защищать.

— Пристально, — Кабуто почти всхлипывал. — Как будто тебе… есть дело.

Учиха моргнул. Моргнул снова, пытаясь уложить в голове услышанное. Лег, притягивая Кабуто к себе плотнее.

— Разве тебе самому было все равно? — тихо спросил он. — Или ты согласился побыть со мной, только чтобы порадовать Орочимару?

— Нет, не поэтому.

Саске прижался щекой к макушке Кабуто.

— Мне не все равно.

— Я…

Кабуто до этого вполне спокойно воспринимал интерес Саске к его персоне. Если Учиха завладел Орочимару, то логично, что он захочет приручить и его тень. Но то, что Саске интересуется им самим, приводило в ступор.

— Я не хочу быть любимым, не хочу быть ненавидимым. Я хочу продолжать не быть. Как раньше.

— Но ты есть. Настоящий ты, — Саске задумался, подбирая нужные слова. — Даже если только как тень… ты есть. Но ты не тень, Кабуто, — прижаться, в доверительном шепоте почти касаясь уха губами. — Не отражение. Ты как калейдоскоп. Смотреть и не насмотреться.

Кабуто задрожал, не желая верить и отчаянно жаждя этого. Казалось, сердце вот-вот остановится, не выдержав осознания того, что оно, оказывается, бьётся.

— Я не могу быть настолько прекрасным, как вы с Орочимару-сама, — упрямо заявил он.

— А таким и не надо, — Саске все-таки прижался губами за ухом. — Мы же разные… ты можешь быть лучше, а можешь — просто другим.

— Потому что ты можешь светить, Кабуто. Не зарывай себя заживо, — ладонь под рубашку, но без всякого подтекста. Просто — ближе, просто — теснее. — Так обидно это видеть. Когда ты отщипываешь от себя по кусочку.

— Но… но вам же нужнее?..

— Нет, Кабуто, — внезапно вмешался Орочимару, до этого только наблюдавший, как Саске вскрывает его скорлупу. — Для учителя нет большей радости, чем когда ученик его превосходит. Для родителя нет лучшей радости, чем смотреть, как его дитя становится самостоятельным. Послушный раб — это, конечно, неплохо в критической ситуации… Но мне бы хотелось, чтобы ты был со мной добровольно, по осознанному решению, а не из-за того, что я просто самый гениальный на деревне, а ты выбираешь лучшего хозяина.

Кабуто закусил губу. Хотелось заявить, что это неправда, что Орочимару-сама ошибается! Но как он может ошибаться?.. Да и вспоминались слова Саске о том, что не так уж ценна любовь того, кто ничего кроме не видит.

Саске коснулся его губ ласковым поцелуем, лег. Прижался спиной к Змею, притянул к груди Кабуто.

— Не против, если сегодня посередине буду спать я?