Руки женщин моей семьи были не для письма

Выбор купальника всегда занимал несколько часов, поскольку следовало соблюдать правила. Низ должен был прикрывать всю зону бикини и бедра, поэтому мама зачастую выбирала шорты, а не обычные трусы. Декольте было строго запрещено, купальник должен был быть слитным, с высоким горлом, закрытой грудью и спиной. Бикини даже не рассматривались, мама стремилась пройти мимо них как можно быстрее, торопя нас с сестрой. Мы, к слову, всё же успевали потрогать загадочные маленькие бюстгальтеры и трусики разных форм и цветов, сшитые из лайкры и полиэстера.

На пляже встречались и женщины в роскошных бикини: они не только возбуждали, но и были предметом зависти. Они шли по горячему песку спокойно, словно он не обжигал стопы, гордо смотрели на окружающих, уверенные в своей красоте. Я была рада, что в мире существуют такие женщины, гордые, красивые, не стесняющиеся своих тел, осознающие, что тело подобно песку и совсем скоро их упругие мышцы потеряют свою силу, а потому стоит насладиться молодостью. Мои родственницы, правда, были со мной не согласны, слышался недовольный гул, перекатывающиеся слоги слова tərbiyəsiz[39]. Сначала я пыталась спорить с ними и искренне интересовалась, почему их так возмущают женские тела в открытом купальнике, разве купальник делает женщину развратной или недостойной уважения? Но вскоре перестала, я поняла, что для них недовольный шепот был формой общения, легальной формой солидарности друг с другом; осуждая чужие, они успокаивали свои вечно закрытые, закомплексованные, покрытые тканью тела. Нелегко было признать, что они так и не смогли единолично владеть собственными телами, так и не смогли перестать быть объектами чужих желаний, социального давления и мужской власти. Да, конечно, среди них были те, кто добровольно покрыл свое тело, повинуясь собственным убеждениям и религии. Но большая часть смотрела на красивые бикини и сверкающие платья с грустью — они не могли надеть их, потому что теперь принадлежали мужьям, воля которых равнялась воле Аллаха. С другой стороны, думала я, а кто сказал, что тело в купальнике не равноценно телу в длинном платье? В какой момент люди решили, что оголенное женское тело сексуальнее и интереснее прикрытого? Разве мое тело в длинной юбке не так красиво, как тело одноклассницы в короткой? По мере взросления у меня появлялось всё больше и больше вопросов, но я не могла задать их маме или тете, мы никогда не говорили о теле, эта тема считалась чем-то постыдным, словно у нас вовсе не было никаких тел, о них вспоминали только, когда какая-то часть не функционировала как должно.

Я думала, что мое тело ненормальное, пока не оказалась в общественном бассейне. Я была шокирована количеством обнаженных женских тел вокруг, я никогда не видела столько голых женщин в одном месте. Стало настоящим открытием и облегчением осознать, какие тела разные и несовершенные. Ни одно из увиденных в бассейне тел не было похоже на те, что я видела в журналах или на экране, они были живыми, пульсирующими: полными и худыми, молодыми и старыми — все они были интересными, как книги. Не было двух одинаковых морщинок или складок; груди, как им и полагалось, слегка повисали, ноги местами были усыпаны марсианскими кратерами целлюлита. Но главное, никто не обращал внимания на мое голое тело, никого не интересовали уродливая родинка на левой груди, большие бедра, округлый живот, синяки и шрамы — мое тело было обыкновенным женским телом, подверженным возрасту и биологическим процессам. Видеть чужие тела означало видеть и свое собственное таким, какое оно есть на самом деле: не приукрашенным, лишенным дополнительных значений. Спокойные женские тела в бассейне: белая, фарфоровая, почти прозрачная кожа с россыпью красных родинок, плотная слегка желтоватая кожа с капельками воды, смуглая кожа, похожая на крафтовую бумагу, — рассказывали истории о том, что такое быть женскими телами, меняться, полнеть, покрываться пятнами, царапинами и шрамами. Они были равнозначны в своих высказываниях, их невозможно было сравнить друг с другом, и они не были похожи на тела с пляжей. Их отличало спокойствие: в бассейне ты могла не переживать о том, что твое тело осудят или оценят, никого не интересовал новый купальник или плоский живот, — это было пространство, где телу не нужно было казаться чем-то большим, чем оно есть. Как и в больничных палатах, где тела были просто телами, формой сосуществования и эмпатии, разговором без разговора.

Поскольку отцу не нравилось, что мы оголяем тела публично, купание в море занимало максимум час; как только все окунулись и съели положенные дольки арбуза, он загонял нас обратно в машину. Приехав домой, мы быстро смывали морскую соль, переодевались в летние платья и выходили на веранду, где биби, вторая сестра отца, уже накрывала на стол. Пока мужчины сидели вокруг стола, докуривая вечернюю сигарету, мы помогали расставлять тарелки с üç bacı[40], смачивали белый сухой лаваш водой, чтобы он смягчился, крупно нарезали свежие помидоры и огурцы.