Рукопись Бэрсара

И на улице было жарко. Солнце нагло высовывалось из‑за крыши, поливая мир потоками мутного предвечернего зноя. Потный и вялый, он с трудом волочил себя к заветной вывеске на углу.

Заглянул в дверь ‑ и отшатнулся. Спертый, туго воняющий потом воздух комом стоял под потолком, а очередь‑то, очередь! Хвост из дверей! Ну кто это выдержит?

Борис Николаевич вздохнул и побрел дальше. Теперь он уже не хотел жаждал пива, думать больше ни о чем не мог. А если в парк? Там кафе открытое... цветы, зелень... наливаешь в стаканчик...

В парке было еще хуже. Цветы, зелень ‑ а к кафе не подступить, на ступеньках стоят. Уже без всякой надежды он свернул на боковую дорожку, где, помнится, был такой славный павильончик, и тут ему вдруг повезло. Павильон почему‑то оказался открытым, а народу там было немного. И пиво есть ‑ вот чудеса!

Отстояв недлинную очередь и благоговейно прижимая к груди две откупоренные бутылки, Борис Николаевич зорко оглядел помещение, обнаружил в углу свободное местечко и ринулся туда. За столиком уже сидел человек, и он Борису Николаевичу не очень понравился. Хмурый он был какой‑то, нахохленный, и смотрел так неприветливо. Борис Николаевич даже оглянулся, нет ли еще где места. Все занято, пришлось сесть.

Первый стакан Борис Николаевич выпил залпом и чуть не застонал от наслаждения. Свежее и холодное было пиво, прямо благодать. Он тут же налил снова, отпил ‑ уже смакуя, и поглядел на соседа.

Странный все‑таки тип. Вроде и не старый, а весь какой‑то рыхлый, оплывший. И глаза больные. Мутные такие, в красных прожилках. Уставился и молчит.

Сидели они и глядели друг на друга, так что Борису Николаевичу стало неудобно. Заерзал, улыбнулся искательно и сказал первое, что в голову пришло:

‑ Жарко сегодня, правда?

Тот кивнул, и Борис Николаевич Несколько ободрился:

‑ А пиво неплохое!

‑ Нормальное.

Разговор иссяк, и Борис Николаевич перешел ко второй бутылке. А все‑таки не молчалось ему, поговорить хотелось, пообщаться. Сто лет не случалось, чтоб вот так, один, куда‑то выбрался, что же теперь: допить и уйти?

‑ Плохо летом в городе, правда? ‑ опять сказал Борис Николаевич первое, что в голову пришло. Незнакомец покосился на него как‑то хмуро, дернул плечом.

‑ Вы ведь тоже в отпуске еще не были?

‑ И не светит, ‑ сказал тот нехотя. ‑ Не январь, так март.

‑ Вот‑вот! Мне самому в октябре поставили. Три мужика в отделе, а то все женщины... и дети у всех. Жену с пацаном отправил, а сам бедствую!

‑ Если редко... даже приятно, наверное.

‑ Что? Живу, как собака... жара эта. А Вале, думаете, сахар? Путевки не достали ‑ дикарем. Одни очереди.. Только и названья, что отпуск!

‑ Это что, на юге?

‑ Ну! Сережка у нас хлипкий, никак без моря. Нет, я что ‑ Валю жалко. А так... скучно только. Ведь скучно живем, правда? Вот книжки читаешь, кино... какая‑то другая жизнь... интересно так. Нет, правда, ну не может же быть, чтобы все выдумывали? Наверное же, и в жизни так кто‑то... люди какие‑то другие, что ли? Ну, я вот экономист. Бумаги, бумаги. Кажется, кончил ‑ займись чем‑то для души...

‑ Чем?

‑ Откуда я знаю? Вот попал в колею... бежишь, бежишь... Куда? Знаете, иногда вон там, в душе: ну, нельзя же так жить, незачем! Вот вы смеетесь, а бывает! Думаешь: а вдруг ты больше можешь? Вот так, не угадал, побоялся ‑ и растратил жизнь на пустяки. Ведь жаль, а?

‑ Наверное.

‑ Нет, вот вы подумайте: вот если б можно было все про себя узнать, а? Чтоб наверняка выбирать... без ошибок?

Незнакомец вдруг посмотрел на него с интересом. Только какой‑то нехороший это был интерес, словно Борис Николаевич чем‑то его обидел, и теперь он примеривается как бы покрепче дать сдачи.

‑ А вы что, продешевить боитесь?

Борис Николаевич даже ну, не то чтоб рассердился... неприятно как‑то...

‑ Странно вы! А что, хорошо, если не в свое дело? А я вот уверен: человек должен знать, что он такое. Как‑то, ну, не по‑хозяйски, да? Нахальные ‑ они всюду лезут, а другой побоится: не могу, испорчу!

‑ Зря вы, ‑ сказал тот, и даже поморщился, как от привычной боли.

‑ Что зря?

‑ Со мной об этом зря. Раньше и я так думал.

‑ А теперь?

Незнакомец не ответил. Поглядел на него с внезапной злостью: как‑то подобралось, заострилось у него лицо, и муть ушла из глаз.

‑ А вы что, не боитесь?

‑ Чего?

‑ Узнать, что вы такое?

Борис Николаевич неуверенно пожал плечами.

‑ Н‑нет, как будто. А что?

‑ А ничего. Могу обеспечить. Как раз моя тема "Определение психологической пригодности к той или иной профессии". Ну и попутно, так сказать, нравственный базис. ‑ Он опять поморщился, словно сами эти слова чем‑то раздражали его, и Борис Николаевич почувствовал, нет, не страх, так, страшок, и острое, щекотное любопытство.

‑ И что ‑ возможно? Правда?

‑ К сожалению.

Как‑то даже неуютно стало Борису Николаевичу. Эти проснувшиеся глаза так и вцепились в него: ощупывали, разглядывали, применяли к чему‑то, а все‑таки любопытство было сильней. Что‑то далекое... из детства? из юности? из никогда? Сладкое, заманивающее ощущение опасности и свободы.

‑ И как же это?

‑ Все по науке. А что, очень интересно? Может и попробовать хотите? Давайте.

‑ Как... сейчас?