Рукопись Бэрсара

Но тут ‑ Борис Николаевич зябко повел плечами ‑ раздался голос, который за эти три дня он успел возненавидеть:

‑ Че глядишь, Санька? Опять журавель на твою Зинку пялится! ‑ и замешкавшийся где‑то Васька плюхнулся на землю рядом со старшиной.

Саня промолчал, Шелгунов покосился неодобрительно, а Борис Николаевич только вздохнул.

‑ Лафа Зинке! Какого хошь выбирай: хошь длинного, хошь короткого! Слышь, Зин, может на меня глянешь? Я те как раз впору!

‑ Тю, кобель, ‑ отозвалась Зина, не поднимая головы. ‑ Дрючок добрячий тебе впору!

‑ А те чо, грамотный нужен? Чтоб по‑ученому все разобъяснил?

‑ Разговорчики, Козин! ‑ сердито бросил старшина.

‑ Так я чо? Я шутю!

‑ Взгреть бы тебя за твои шуточки! ‑ сказала Зина, разогнулась, потерла лицо руками. Простое было у нее лицо: широкое, скуластое, с маленькими быстрыми глазами и большим ртом.

‑ Это кто же меня взгреет? ‑ спросил Васька задиристо. ‑ Журавель, твой, што ли?

"Господи, я‑то причем? ‑ с тоской подумал Борис Николаевич. ‑ Ну чего он все ко мне цепляется?"

‑ Да сама управлюсь, ‑ сказала Зина равнодушно. ‑ Бачила я вашего брата, вже осточертело. Петро Трофимыч, у тебя водицы нема? Горло печет, аж тошно.

...Уже стемнело, когда они уперлись в ревущее шоссе и часа три лежали в кустах, ожидая просвета. Но шоссе не стихало, машины мчались одна за другой, нагло взблескивая подфарниками, и Шелгунов вдруг поднялся и страшным голосом крикнул:

‑ За мной!

Дважды грохнуло на шоссе, стало светло, толстый столб пламени уперся в почерневшее небо. И плотная стена свинца упала на кусты; завыло, застонало, защелкало вокруг. Ни одной щели, ни одного просвета, ни единого глотка воздуха. Смерть. Всюду.

Борис Николаевич упал на землю и пополз прочь. Все вдруг исчезло: шоссе, лес, деревья. Только пули и страх ‑ и ни единого просвета, ни одного глотка воздуха.

Что‑то с размаху ударило по голове, красные пятна качнулись и поплыли в глазах. Давясь невырвавшимся криком, он шатнулся назад.

Черный лес был кругом. Черный‑черный затаившийся лес ‑ и ленивые хлопки выстрелов далеко позади.

Он пугливо вытянул руку, пощупал пень и тихо, бессмысленно засмеялся. А потом встал и пошел назад. Он не знал куда. Нет знал. Все они погибли, все, кроме него. Они не побежали ‑ и их нет, а он струсил ‑ и жив. Их нет ‑ и это плохо, но им неплохо, им все равно. А он один, и все еще предстоит. Нет, не стыдно и не страшно, но все еще предстоит. Это так плохо, что все еще... надо, чтобы уже... чтобы все кончилось, иначе... Слабый стон донесся? Почудился? Борис Николаевич схватился за грудь и замер. Опять стон ‑ жалкий, хриплый, злой...

Он уже не думал, он громко ломился сквозь мрак ‑ туда, к своим.

‑ Кто? ‑ громким шепотом вскрикнула темнота. ‑ Стой, стрелять буду!

‑ Зина... Зиночка! ‑ выдохнул он. ‑ Жива? Ранена?

‑ Тю! ‑ сказала она с облегчением. ‑ Николаич! А я вже... То не я, то Васька.

‑ А старшина?

‑ Та убило его... и Санечку убило... В голову его, Санечку...

Она то ли всхлипнула, то ли застонала, но справилась, заговорила быстро‑быстро:

‑ А Ваську в живот. Такой важкий, чертяка!.. Перла, перла... отволокла... перевязую... а он матерится в голос... конец, думаю, набегут... а он ничего... замолчал... без памяти он, Васька... Ой, Николаич!

Зина вдруг вцепилась руками в волосы и не заплакала ‑ завыла тихонько, так что у Бориса Николаевича мурашки пошли по спине.

‑ Зиночка, ‑ он несмело погладил ее по плечу. ‑ Ну?

‑ Ой, уйди ты! ‑ простонала она, качаясь. ‑ Уйди куда‑нибудь!

‑ Я пойду, ‑ с готовностью согласился он. ‑ К шоссе... гляну. Только... может, что надо?

‑ Чего ему надо? В госпиталь та на стол... ничего вже ему не надо. Да уйди ты, заради бога!

‑ Я быстренько, ладно? Если что...

Она нетерпеливо дернула рукой, и Борис Николаевич тихонько отошел.

Ему повезло: он не наткнулся ни на Саню, ни на Шелгунова. Наверное, он сильно забрал в сторону, потому что и кусты здесь были другие ‑ выше и плотней, с крупными черными листьями. Он еле продрался сквозь путаницу веток к самому краю дороги.

Здесь было уже светло: серый предутренний свет пропитал воздух и погасил звезды. Машины с ревом катились на шоссе чужие, пятнистые, гнусные твари. Он не хотел на них глядеть. Он стал глядеть в сторону, где чернели обломки взорванной ночью легковушки. Там стояло несколько немцев в тяжелых касках и почему‑то с бляхами на груди.

А потом из ревущего потока вдруг вырвались две машины, съехали на обочину и остановились. Из кузова посыпались солдаты.

"Все, ‑ подумал Борис Николаевич. ‑ Конец"

Он глядел, как офицер в уродливой, какой‑то вздернутой фуражке размахивает перед ними рукам", как они, выставив автоматы, цепью растягиваются вдоль опушки, и страх жег его изнутри, суша губы.

Вот сейчас тот крайний... черная дыра дула ‑ и смерть. Услышу выстрел или нет? Сейчас...

Винтовка лежала под рукой... совсем было позабыл... вспомнил, подтянул, прижался щекой к прикладу. Винтовка против автоматов... а их тут рота... не меньше...

Офицер махнул рукой, и они пошли. Сейчас...