Рукопись Ченселора

— Хорошо, генерал, я буду откровенен с вами. Мне кажется, расследование было проведено недостаточно тщательно. А если оно и было тщательным, то результаты его быстренько запрятали под сукно. Я многого не знаю, но картина проясняется. Вы ненавидели Макэндрю. При упоминании о Часоне вы сразу ушли в себя. Затем вы произнесли проповедь о том, какой вы великий человек. Однако стоило мне упомянуть о его жене, вы снова как в рот воды набрали. Вы сказали, что знаете о ней очень немного. Это ложь. Вы все время лжете и увиливаете от ответа. По-моему, события под Часоном тесно связаны с Макэндрю, с его отставкой, с его убийством, с пробелом в его послужном списке, с пропавшими досье Гувера. И жена Макэндрю каким-то образом связана со всем этим. Что еще предстоит мне узнать — неизвестно, лучше будет, если вы расскажете все сами, иначе я докопаюсь до истины. В этом деле замешана женщина, которую я люблю, и я не допущу, чтобы кто-либо и дальше вмешивался в ее жизнь. Хватит притворяться, Рамирес. Выкладывайте правду.

Реакция Рамиреса напоминала реакцию человека, по которому внезапно открыли огонь. Он весь напрягся и испуганным шепотом проговорил:

— Пробел в послужном списке! Откуда вам о нем известно? Раньше вы ничего об этом не говорили. Вы не имели права… Это же ловушка! — перешел он на крик. — Вы не имели никакого права… Вам не понять… Мы пытались…

— Что произошло под Часоном?

Рамирес закрыл глаза:

— Только то, о чем вы говорили. Эта бойня была неоправданна. Командование приняло решение явно ошибочное… Но это произошло так давно! Не будем вспоминать об этом…

Ченселор поднялся и посмотрел на генерала сверху вниз;

— Не будем. Я, кажется, начинаю кое-что понимать. Вероятно, Часон — одна из тщательно скрываемых государственных тайн. О ней в какой-то форме упоминается в досье. И вот по прошествии стольких лет Макэндрю, будучи больше не в силах молчать, решил рассказать о ней. Тогда все вы объединились и начали преследовать его, потому что правда о Часоне означала бы для вас конец.

Рамирес открыл глаза:

— Это неправда. И ради Бога, оставьте все это.

— Неправда? — спокойно переспросил Питер. — Сомневаюсь, известно ли вам, что такое правда. Ваша вина столь велика, что вы не знаете, как оправдаться. Ваше негодование подозрительно, генерал. Вы мне больше нравились на Арлингтонском кладбище. Там ваша ненависть была неподдельной. Вы что-то скрываете, может быть, даже от себя. Но будьте уверены, я докопаюсь до тайны Часона.

— В таком случае хорошенько помолитесь Господу Богу, — прошептал бригадный генерал Пабло Рамирес.

Ченселор шел через вокзал «Юнион стейшн» к выходу на платформу. Было два часа ночи. Похожее на пещеру помещение вокзала под большим, как в соборе, куполом казалось почти пустым. Только кое-где на длинных скамейках лежали, свернувшись калачиком, пожилые люди — здесь они укрывались от декабрьских ночных холодов. Какой-то старик приподнялся и сел, заметив Питера, спешившего к выходу. Что-то, наверное, нарушило его сон, в котором мечты одинокого человека могли и осуществиться.

Питер торопился. Надо было успеть на последний поезд, иначе пришлось бы ждать до шести утра. А ему хотелось поскорее увидеть Элисон, поговорить с ней, заставить ее вспомнить события далекого детства. Кроме того, нужно было выспаться. Предстояло сделать так много, что не отдохнуть значило бы заранее обречь себя на неудачу. План действий приобретал все более четкие очертания, а начальную идею подсказал ему Рамирес своей мимолетно оброненной фразой: «Бой под Часоном — не единственный, где были ранены сотни людей, которые теперь доживают свой век в госпиталях для ветеранов».

Питер прошел в середину пустого вагона, сел у окна и увидел собственное отражение в загрязненном стекле. Хотя отражение было мутным, можно было безошибочно определить, что это лицо уставшего, измученного человека. Откуда-то с платформы донесся монотонный голос, усиленный динамиком. Ченселор закрыл глаза и погрузился в дремоту под стук колес поезда, набиравшего скорость.

Вдруг позади себя, в проходе, он услышал приглушенные стуком колес шаги. Он предположил, что это, видимо, проводник, и не открыл глаз, ожидая, когда у него попросят билет. Но никто его не беспокоил. Шаги почему-то затихли. Питер открыл глаза и повернулся.

Все произошло почти мгновенно. Болезненно-бледное безумное лицо, какое-то бессвязное бормотание, треск обивочной ткани… Обивка сиденья лопнула, потому что человек, стоявший в трех футах от Питера, пытался убить его. Ченселор вскочил, изогнулся и поспешно вцепился в белые костлявые пальцы, державшие оружие. Старик попробовал подняться и направить револьвер в живот Питеру, но тот ударил тонкое запястье о металлический подлокотник сиденья, и оружие отлетело в сторону. Питер стремительно прыгнул в проход между сиденьями, падая, накрыл револьвер своим телом, а затем вытащил его из-под себя и взял в руки.

Когда он вскочил, старик бросился бежать в конец вагона. Но Ченселор догнал его, схватил и прижал к спинке сиденья.

— Бромли?!

— Детоубийца!

— Проклятый безумец!