Рукопись Ченселора

— Это-то вы и скрыли от меня, когда мы говорили по телефону, не так ли? — спросил О’Брайен. — Из-за Макэндрю и его дочери. Ну а Рамирес, он был в Часоне?

Питер кивнул:

— Я уверен в этом. Они все что-то скрывают. Мне кажется, тут какая-то тайна, о которой знают многие. И даже двадцать два года спустя они не могут отделаться от страха. Но это только начало. Что бы ни скрывалось за событиями в Часоне, мы выйдем на одного из этих четверых. — Он передал листок О’Брайену: — Досье Гувера у одного из них.

Агент прочитал список и побледнел:

— Бог мой! Вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, кто эти люди?

— Конечно. Есть, правда, и пятый, но Варак не пожелал его назвать. Он очень уважал его и не хотел причинять ему вреда. Варак был уверен, что кто-то из четверых использовал досье, но пятый этого сделать не мог.

— Интересно, кто он.

— Теперь я знаю это.

— Вы преподносите сюрприз за сюрпризом.

— Я узнал об этом от Бромли, хотя тот и не догадывался, что сообщил мне нечто важное. Дело в том, что я когда-то встречался с этим человеком. Он помог мне выйти из затруднительного положения. Я ему многим обязан. Если вы будете настаивать, я назову его, но предпочел бы сначала поговорить с ним сам.

— Ценю вашу откровенность, однако и вы должны пойти мне навстречу, — сказал О’Брайен после короткого раздумья.

— Выражайтесь яснее.

— Напишите, как зовут этого человека, и вручите записку адвокату, чтобы он передал ее мне по истечении некоторого времени.

— Зачем?

— А вдруг этот пятый убьет вас?..

Ченселор посмотрел на О’Брайена — тот спокойно выдержал его взгляд. Значит, говорил правду.

— Теперь о Рамиресе, — продолжал агент. — Припомните все, о чем он вам рассказывал. Как держался при этом? Какое отношение имел к Макэндрю, к Часону? Как вы узнали об этом? Зачем ездили к Рамиресу?

— Причиной послужило то, что я увидел на Арлингтонском кладбище, и то, о чем рассказал мне Варак. Я сопоставил эти впечатления, и меня осенила догадка. Кроме того, эта догадка соответствовала тому, о чем я, возможно, уже писал. В общем, мне казалось, что я прав. Так оно и получилось…

Ченселору потребовалось меньше десяти минут, чтобы обо всем рассказать агенту. При этом он заметил, что Куин О’Брайен что-то отмечал для себя, точно так же, как ночью, в Вашингтоне, когда Питер приходил к нему.

— Оставим Рамиреса и вернемся на минутку к Вараку. Он построил свои рассуждения, вероятно, таким образом: один из четверых, бесспорно, связан с событиями под Часоном, потому что источником информации, ставшей достоянием гласности, мог быть только один из них. Правильно?

— Правильно. Варак работал на них и сам передал им эту информацию.

— И сообщил, что разговор велся на неизвестном ему языке.

— Он, очевидно, знал несколько языков.

— Шесть или семь, — подтвердил О’Брайен.

— Варак хотел сказать, что те, кто схватили его около дома на 35-й улице, были уверены, что он не поймет, о чем они говорят. Следовательно, они знали его. По крайней мере, один из этих четверых…

— Еще одно звено… Кроме того, он мог установить, к какой группе принадлежал язык.

— Он не сказал. Сказал лишь, что название «Часон» повторялось не раз, причем с каким-то фанатизмом.

— Возможно, он имел в виду, что Часон стал своего рода культом?

— Культом?

— Вернемся к Рамиресу. Он признал, что резня под Часоном произошла по вине командования?

— Да.

— Но он ведь сказал, что события под Часоном расследовал генеральный инспектор, что причиной тяжелых потерь была признана внезапность действий противника, его численное превосходство и превосходство в огневой мощи.

— Он лгал.

— О том, что было расследование? Сомневаюсь… — О’Брайен встал и налил себе еще кофе.

— Значит, о выводах, — предположил Питер.

— И в этом я сомневаюсь. Вы легко могли бы все проверить.

— Так что же вас настораживает?

— Его непоследовательность. Я ведь юрист. — Агент поставил кофейник на плиту и возвратился к столу. — Рамирес рассказал вам о расследовании не колеблясь, потому что был уверен: если вы станете проверять сказанное им, то согласитесь с его выводами. И вдруг он поменял линию поведения. Он засомневался в том, что вы согласитесь с этими выводами. Это вызвало у него беспокойство, и он посоветовал вам оставить это дело. Видимо, вы чем-то напугали его.

— Я обвинил его во лжи, сказал, что события под Часоном — дело темное…

— Почему события под Часоном — дело темное, вы, конечно, не уточнили, поскольку вам это неизвестно. В свое время из-за подобных обвинений и вынужден был вмешаться генеральный инспектор. Но Рамирес не побоялся об этом сообщить. Значит, дело в чем-то другом. Думайте, Ченселор, думайте…

Питер постарался сосредоточиться:

— Я сказал ему, что он ненавидел Макэндрю, что от меня не ускользнуло, как он напрягся при упоминании о Часоне, что те ужасные события связаны с отставкой Макэндрю, с пробелом в его послужном списке, с пропавшими досье Гувера, что он лжет и увиливает от ответа и что он вступил в сговор с другими, потому что все они смертельно боялись…