Рукопись из Тибета

– Да, не поскупился король, – изрек на языке пираха вождь. – Космическая сумма. Кого будем первыми благодетельствовать?

– Тех, на чьем языке ты сказал, – ответил я. – Через сеньора Мигеля.

Далее мы пожелали перевести половину на наш депозит в банке Матурина, а заодно оформили доверенность на распоряжение им сеньором Мигелем. Ему же с почты отправили заказное письмо, в котором просили позаботиться о племени.

В середине апреля, когда долины Бутана покрылись молодой зеленью, а в Тхимпху сиренево зацвели джакаранды, мы с Кайманом отправились в путь. К заветной цели. На прощание король подарил нам двух крепких пони с богатыми седлами и красавца-яка, выделив сопровождение до границы, а иерарх снабдил рекомендательным письмом к Пачен-ламе, отправлявшему религиозную власть в Тибете.

Добравшись до городка Лингши с одноименным монастырем на северо-востоке страны, мы отдохнули там сутки, а на закате пересекли границу. Кстати, европейцы в то время в Тибет не допускались, монахи же посещали его без проблем. Сказывались вековые связи.

На китайской стороне, в небольшом селении мы наняли проводника-уйгура и погонщика. Которые нам не особо понравились. Уйгур был средних лет, с бегающими глазами, а второй, скорее всего, его приятель – хмурый верзила с одним ухом. Однако выбирать не приходилось. Селение было почти пустым, в полях шли весенние работы.

На следующее утро, помолившись, мы отправились в путь. По Тибетскому нагорью.

Впереди на тощем облезлом муле неспешно следовал проводник, затем мы с Кайманом на своих лошадках, а в арьергарде на меланхолично жующем жвачку вьючном яке восседал погонщик. Спустя час полого ведущая вверх каменистая дорога сузилась, став широкой тропой, а потом сделалась едва заметной. После цветущего и достаточно цивилизованного Бутана, горная страна, в которую мы вступили, выглядела дико и пустынно. Во всяком случае, та его часть, по которой мы двигались.

Уходящее к небу нагорье, кое-где покрытое зеленью, занимало площадь в два миллиона квадратных километров со средней высотой около пяти тысяч метров, ограничивалось с севера хребтом Куньлунь, за которой лежала Средняя Азия и пустыня Гоби, а с юга окаймлялось волнистыми равнинами. Где-то в этих местах были истоки Инда, Брахмапутры и Меконга, а также других великих рек, порожденных снегами и ледниками Гималаев.

Воздух становился все более разреженным и прохладным, в бледном высоком небе парил орел. Зорко высматривая добычу. К полудню мы устроили привал в небольшой, поросшей зеленым кустарником и полынью седловине с прыгающим по замшелым камням ручьем. Звонким и прозрачным.

Погонщик снял с яка вьюки и прихваченную вязанку дров, мы расседлали пони, пустив их щипать скудную растительность, а проводник занялся костром, на котором вскоре забулькал котелок с чаем. Выпив по паре пиал и закусив лепешками с сыром и вяленым мясом, мы отдохнули часок, а затем снова тронулись в путь. Тропа, петляя, продолжала повышаться.

К вечеру поднялись на перевал, за которым виднелась череда других, и проводник (его звали Бахрам), сообщил, что за вторым будет селение Кангмар, от которого сорок пиал чая[32] до столицы Тибета. Сейчас же следует остановиться на ночлег. Ночью по горам ходить опасно.

– Здесь неподалеку заброшенный храм, – сказал он, спешившись и беря мула под уздцы. – Следуйте, уважаемые, за мною.

Храм оказался древними развалинами под скалой, с одним уцелевшим помещением. Судя по давней золе в очаге и закопченному потолку, в нем нередко останавливались путники.

Когда животных освободили от поклажи и занесли ее внутрь, мы с Кайманом извлекли спальные мешки и стали разводить костер, намереваясь приготовить ужин, а оба азиата, прихватив кожаное ведро, отправились поить животных водой к знакомому им источнику.

Спустя полчаса они вернулись, Бахрам навесил на таган котелок и перелил туда воду, Кайман вручил каждому по банке открытой тушенки, разогретой на огне, а я положил на расстеленный платок несколько лепешек. Чай на этот раз отдавал легкой горечью, но мы отнесли это к качеству воды, вскоре котелок опустел, и все отошли ко сну. Ламы в спальных мешках, а проводник с погонщиком, завернувшись в свои халаты.

Когда я с трудом продрал глаза, в пролом крыши заглядывал солнечный луч, рядом вовсю храпел вождь, тибетцев не было. Отсутствовала и поклажи. «Картина Репина ”Приплыли”», – всплыла мысль и я, выбираясь из спальника, заорал:

– Кайман, проснись! Нас обокрали!

Храп прекратился.

– Чего? – высунул голову наружу вождь, сонно озираясь.

Еще через минуту мы выскочили на свет – у развалин было пусто. На земле валялись лошадиные каштаны и несколько блинов яка. Горное эхо долго разносило слова. Великого и могучего. А потом стихло.

– Теперь понятно, почему был горьким чай, – облегчив душу, сказал я. – Эти твари туда что-то подсыпали.

– Так они же пили его с нами, – засомневался Кайман.

– Ну и что? Потом чем-то нейтрализовали.