Рукописи горят или садись и пиши

Мне могут возразить: а как быть, например, с произведениями с нелинейным и лихо закрученным сюжетом? Да точно так же. Взять хотя бы детектив. Там может быть сколько угодно сюжетных поворотов и твистов, но он всё равно должен оставаться детективом, романом об убийстве или каком-то другом преступлении. Так же и всяческая контркультура, постмодернизм, андеграунд, антироманы и т.д. Это всегда произведения о чём-то. Читал как-то «Кровь электрическую» Кэндзи Сиратори – совершенно безумный киберпанк, из которого не понял вообще ничего. Но проблематика и темы идут с первых страниц. Ну, насколько я их понял.

Гораздо интереснее, когда автор предлагает читателю подумать. Мой любимый пример – уже упомянутый «Шум и ярость» Фолкнера. По сути это роман в повестях, у каждой свой отдельный герой и собственный взгляд на события книги. Автор не говорит напрямую, раскладывает по тексту подсказки для читателя, чтобы тот сам выстроил общую картину. И уже по первой главе можно сказать, о чём книга. Кстати, гораздо интереснее потом перечитывать именно первую часть. Так же работают «Сердца в Атлантиде» Кинга. Очень хорош в этом Джордж Мартин в «Песни льда и пламени». При всей критике это идеально выстроенные в плане повествования книги. Ни одной лишней детали, всё работает на сюжет. Отсюда и рождается множество домыслов и фанатских теорий.

Как ты работаешь со сценами насилия? Насколько они нужны для хоррора? И если их не избежать, как глубоко ты их прописываешь? Бывало ли такое, что приходилось останавливать себя, потому что получилось «слишком жестко»?

Д. К. Верная постановка: если не избежать… А я всячески избегаю. Не потому, что считаю, что сцены насилия не нужны хоррору, а потому, что нужны не везде и не всегда. Насилие ради насилия – это пошло. Кровавые образы должны преследовать определённую цель: показать на контрасте чёрную душу героя (человечества); усилить напряжение будущей развязки; обрамить идею; в конце концов, сгустить до предела атмосферу безысходности и страха. Прибегаю к ним изредка, как к инструменту, когда интуитивно чувствую: надо.

Но не упиваюсь ими. Констатирую. Стараюсь сделать их анатомически достоверными. Ищу небанальные сравнения. Осторожно шагаю от предложения к предложению – в подобных сценах легко переперчить; я говорю не о чрезмерном эффекте воздействия на читателя, а о риске скатиться в китч. И всё равно имею «стопор» – глубоко не спускаюсь. А если речь идёт о детях – обхожу, опускаю занавес… Насилие над детьми (скрупулёзно описанное и празднично поданное) – запретная для меня тема. Не могу такое писать, не могу читать (а когда приходится, долго соскребаю осадок).

Приходилось ли останавливать себя? Не припомню. Обычно не переступаю черту, за которой тошно от написанного.

Давай поговорим о режимах повествования. Точке зрения и времени. Самый популярный тип: повествование от третьего лица в прошедшем времени. Повествование от первого лица подразумевает более глубокое погружение в мысли героя, чувства, использование речевых черт – это плюс; из минусов – невозможность сместить фокус на других персонажей, охватить некоторые события. Повествование в настоящем времени, особенно в романах, быстро утомляет читателя, если, конечно, ты не читаешь Рэмси Кэмпбелла или Питера Уоттса. Повествование в будущем времени или от второго лица – вообще редкий зверь, скорее форма для литературного эксперимента.