Рукотворное море

— Значит, вот какие цветочки-бантики. Храпеть я отродясь не храпел, потому что с юных лет обладаю сном чутким и тревожным. А вот кричать по ночам — это да. Кричать по ночам я мастер. Если тут есть медики, они подтвердят: бывают люди, впадающие в двигательное оцепенение при кошмарах. И тогда человек издает специальный животный крик, чтобы проснуться. В научной книге вычитано: человек отлично сознает самого себя в своем сне. И вместе с тем он не может изменить течение своих идей, то есть того, что ему снится. Поэтому он издает архаический, животный крик, так прямо и говорится по науке, будит свою жену, чтобы она в свою очередь разбудила его. Вот вам в точности научно-психологическая механика. Но жены как таковой у меня нет, подобно предыдущему оратору. С той лишь разницей, что не жена от меня сбежала, а я сбежал от жены. Утром только мама скажет: «Ты ночью кричал» — или постучит в стенку, у нас с ней две смежные комнаты, она с отчимом живет. Но сейчас разговор о другом. Сейчас разговор о том, что муха пролетит — я просыпаюсь. А приснится какая-нибудь чертовщина, хочу проснуться, а ничего не получается. И я начинаю кричать. Архаический, животный крик, будто кто наступил мне на горло, сдавленный, жуткий: спасите, мол, голубчики, погибаю! Представляете? В точности как описано у медиков.

Значит, получаются такие цветочки-бантики. Ехал я раз поездом в командировку в город Махачкалу… Нет, вру, в город Баку. Мягкий вагон, вагон-ресторан — все как полагается. В купе кроме меня молодая дамочка, майор-артиллерист и тихий седенький старичок. Естественно, дамочка и старичок внизу, — дамам и старикам у нас почет, ну, а мы с военным на верхних диванах. Дорога длинная, из Москвы поезд отошел утром, целый день вместе, то байки рассказываем, то перекинемся в подкидного дурака; военный притащил из вагона-ресторана бутылку коньяку, мы и выпили немного в интимной обстановке. Старичок — на боковую, мы с военным ухаживаем за дамочкой наперегонки. Делать-то в вагоне нечего. Она радуется, веселится. Какая дамочка не любит внимания. Глаза у нее блестят, губы мокрые, очень это действует на мужика.

Если говорить честно, у меня на эту дамочку образовались свои виды. В Баку она едет, к родным. Естественная вещь, в коридоре я уже и телефончик у нее взял, уже имеется договоренность вместе съездить в тамошний парк и на пляж в Мардакяны или в Сураханы, не помню, где у них в Баку лучший пляж. И московские ее координаты записаны. Порядок. Обошел с фланга вооруженные силы.

А ночью, как на грех, приснилась мне какая-то чертовщина, и выдал я архаический крик — дай бог! Представляете, теснота в купе, синий свет наверху, духотища. И вдруг дикий, что есть мочи сдавленный, нечеловеческий визг, крик, вопль, не знаю, как и назвать его. Майор с перепугу шмякнулся с верхней полки. Нет, не шучу, в буквальном смысле. Вскинулся в испуге со сна — и бултых вниз. Хорошо еще, как кошка, на ноги и на руки, без повреждений. Дамочка вскочила в одной ночной блузке. Старичок весь обмер, капли какие-то стал принимать. Я проснулся от общей сумятицы, но делаю вид, что сплю. Лежу, притаился, ни жив ни мертв, молчу, со стыда сгораю.

Утром, сами понимаете, от нашей дружбы народов и след простыл. Дамочка на меня не смотрит, и губы у нее сердитые, сухие. Офицер сидит как на угольях, повернись я не так — схватится за оружие. Старичок на меня косится и, чувствую, как смерти боится остаться со мной один на один в купе. Иначе говоря, соседи чураются меня, как сумасшедшего.

Сошли мы в Баку. «Всего хорошего». — «До свиданья». И все. Ни о каком парке, ни о каком пляже и разговору нет. Забудьте наши встречи.

А дамочка, эх, хороша была! Уж это вы можете мне поверить.

В другой раз, помню, был я в командировке под Казанью. Зима, морозы. Целый день таскался по заводу, ездил в подсобное хозяйство, промерз, как любитель подледного лова. Вечером партсобрание, а я все не могу согреться. Вернулся домой, поужинал чем бог послал, завалился спать. Пить я — ни-ни, непьющий, комнатка в Доме приезжих небольшая, и в ней я — один. И тут меня взяло.

Проснуться от собственного крика не могу. Понимаю, что кричу, а проснуться не в состоянии. Разбудил меня и привел, что называется, в чувство, адский грохот — по меньшей мере в коридоре кровля обвалилась.

Оказывается, что бы вы думали? Когда все улягутся, в коридор Дома приезжих забредает погреться ночной сторож. Да чтобы было потеплее, он в своем тулупе забирается на стремянку, недалеко от моей двери. Когда я, значит, заорал не своим голосом, он от неожиданности свалился, как тот майор-артиллерист, чуть ли не с пятой ступеньки, за ним полетела и стремянка, а там на полу — ведра, бачок для питьевой воды, метла, швабра и прочие цветочки-бантики.

Вот вам еще одно падение в буквальном и переносном смысле. И, надо сказать, что пока я жил в Доме приезжих, ночной сторож больше в коридор греться не приходил.