Руководство джентльмена по пороку и добродетели

Не в силах это терпеть, я встаю из-за стола: острый язык Фелисити достался от отца, и с каждой ее ехидной фразой его тень сгущается все плотнее.

– Ты куда? – спрашивает Перси.

– Руки все в этой липкой дряни, надо помыть, – отвечаю я, хотя всем понятно, что меня просто достала сестра.

С минуту я с гудящей от злости (и от того, сколько я не пил) головой бреду непонятно куда, а потом вдруг понимаю, что потерялся, а надо как-то вернуться к Перси и Фелисити. Тогда я останавливаюсь. Мимо проносится, держась за руки, стайка детей, их волосы развеваются. Все они стремятся к мужчине и женщине, которые как раз устанавливают прожектор для представления с волшебным фонариком. Стоящая перед ядовито-зеленым шатром женщина зазывает: «Загляни в мои глаза, узри собственную смерть! Всего один су!» На краю пристани стоят на руках два акробата, редкие зрители хлопают в ладоши.

– Vos pieds sont douloureux[14] – раздается голос за спиной, и я оборачиваюсь.

На краю пристани стоит деревянная стойка под лиловым навесом, на ней поверх пятна алой краски выведено: Apothicaire. За стойкой стоит, опираясь на нее локтями, мужчина с жесткими седеющими волосами, в кожаном фартуке поверх заплатанного халата. За его спиной громоздятся полки со всевозможными бутылочками и флаконами. Этикетки их отшелушиваются, как омертвелая кожа, на них тонким корявым почерком написаны названия лекарств. Настоящая выставка людских болезней.

– Pardon? – переспрашиваю я, поняв, что он обращался ко мне. – Что вы сказали?

– Vos pieds. Ноги. Вы их натерли.

– Как вы догадались?

– Вы осторожно на них наступаете. Видно, что вам больно. Нужна мазь.

– Вы так, наверно, всем прохожим говорите.

– Иногда я привираю. Но вы очень серьезно натерли ноги.

– Нормально я хожу.

– Тогда вас гложет что-то еще. Вы слишком напряжены, что-то у вас да болит. Быть может, с вами приключилась ошибка юности, гонорея?

– Нет-нет, точно не она.

Торговец грозит мне пальцем:

– Но вы же нездоровы. По вам видно.

Я пытаюсь потихоньку убраться прочь, но он не замолкает, и чем дальше я отхожу, тем громче становится его голос, а я не хотел бы, чтобы какой-то подозрительный аптекарь вопил на весь причал, что у меня гниет причинное место. И я чуточку слишком раздраженно заявляю ему:

– Здоров я. Только несчастлив.

Он как будто не удивлен:

– А велика ли разница? У меня есть мазь для ног, а мои бабушки рады будут сплести наговор от вашего несчастья. Еще и зельем приправят. – И он постукивает пальцем по загадочным флаконам на нижних полках. В них пенится что-то черное и вязкое, как деготь.

– Увы, все это не по мне. Даже будь у меня пара лишних монеток, я бы потратил их не на ваши дурацкие зелья. – С этими словами я ухожу прочь, не давая ему больше сказать ни слова о моей голове, ногах и сокровенных частях тела. Я так тороплюсь отойти подальше, что задеваю тележку апельсинов, и они разлетаются во все стороны. Торговец апельсинами принимается на меня кричать, но я в суете вновь растерял все французские слова.

– Простите, – повторяю я по-английски, – простите. Désolé, – и начинаю собирать апельсины с дороги, пока их не раздавили и не пнули. Два тут же скатываются прямо в воду. Хочется не сходя с места сесть на землю и заорать.

Еще один апельсин катится вниз по настилу, и какой-то прохожий преграждает ему путь сапогом. Я уже почти тянусь за фруктом, но тут мужчина наклоняется, и я замечаю у него кольцо с печаткой. То самое кольцо, что было на главном разбойнике, когда мы попались в засаду.

Разбойники нас нашли. Мало того что мы попали в засаду, по какому-то ужасному совпадению они нас выследили и здесь. Или, быть может, никакое это не совпадение – может, Фелисити права, и они охотятся за нами. Точнее, за шкатулкой.

Владелец кольца с печаткой идет к другому краю тележки – вернуть туда апельсин. Пока он меня не заметил, я срываюсь с места и ныряю в единственное доступное убежище – под прилавок аптекаря.

Тот не опускает взгляда, только натянуто улыбается.

– Это ваши приятели? – спрашивает он, глядя прямо перед собой. Но и так ясно, что вопрос предназначается мне.

– Прошу вас, не выдавайте меня, – шепчу я.

– Господа, чем могу служить? – выкликает он. – Сэр, знатный у вас синяк. Как вы его заработали?

– Не вашего ума дело. – Голос тот же, что командовал в лесу. Говорящий вцепляется пальцами в край стойки, и моя уверенность крепнет: это кольцо ни с чем не спутаешь. Он наклоняется вперед и, щурясь, разглядывает названия на бутылочках, по которым ведет рукой аптекарь. «Не смотри вниз, – думаю я. – Умоляю, не смотри вниз».

– Зная причину, проще подобрать лекарство, – сообщает аптекарь. – Ушибы и внутренние кровотечения, например, лечатся разными мазями.

– Получил по лбу футляром со скрипкой, – с явным раздражением бросает разбойник. – Что, шарлатан, от этого тоже есть особая мазь?

Никаких сомнений: на нас напали именно они. Если только в последнее время не случился наплыв путешественников, отгоняющих грабителей музыкальными инструментами.