Румия

— Вот раззява! — загалдели они, когда мастер с Мишкой вышли из цеха. — Хорошо еще так обошлось, а случись что… и Владимиру Ивановичу влетело бы. Изучали же технику безопасности.

Изучали. Все изучали. И Сашка тоже. А вот забыл вынуть из патрона торцовый ключ. Включил рубильник. Ключ с силой ударил его в живот. Сашка не успел даже вскрикнуть. Ловя воздух раскрытым ртом, силился объяснить подбежавшим ребятам, в чем дело. Отдышавшись, принялся за работу. Нужно отмерить штангенциркулем длину болта. Где же штанген? Сашка ищет. Детали, прокладки, ветошь. Где же штанген?

«Вот, черт, сколько времени ушло, — сокрушается он. — Надо хотя бы десяток болтов сделать до обеда. Вот позор-то. Засмеют еще. Спирочкин и то уже сделал болт. Будь она неладна, эта работа. Как далеко еще до весны».

Прут выдвинут на нужную длину. Необходимо зажать. Где же ключ?

Четыреста шестьдесят оборотов? А если прибавить? Сашка переводит рычаг на восемьсот оборотов. Раздается пулеметная дробь. Станок готов сорваться с фундамента.

«Фу-у-уу. Надо ведь станок выключить, потом скорость менять».

С тонким писком отскакивает сизо-красная стружка. Стружка за воротником, прилипла к телу. Сашка ежится:

— Остановите станок! — За спиной у Сашки Владимир Иванович. — Почему я вам не разрешаю работать на больших скоростях?

— Ну, сталь крепкая, и вообще… Не знаю.

— Поэтому и не разрешаю, что не знаете. А это что? — указал мастер на кучу грязной ветоши и деталей в корыте станка. — Быстрота начинается с аккуратности. Так-то. Для чего в корыте прокладки, тряпки, тут же и масленка? Грязь. Прокладкам место на тумбочке. Разложите в порядке инструмент. Справа то, что чаще требуется. — Говоря, Владимир Иванович наводил порядок. — Резец покрошился. Давайте заточу.

— Эх-ха-ха! — вздыхает Сашка. — Пока теперь установишь резец. Ну и работенка.

Наконец резец установлен. Настроение у Сашки отвратительное.

— Кончай работу! — подал команду Брятов.

Сашка облегченно вздохнул.

— Куда это еще метелка задевалась?

Убирать станок не хочется. Едва смахнув стружку, Сашка смазал толстым слоем масла неокрашенные детали станка.

— Э, Качанов, так не годится.

Опять тут как тут Владимир Иванович. И что это сегодня за день такой выдался?

— Пятнадцать тысяч станок твой стоит, — спокойно говорит мастер. — А чьи это деньги? Наши. Так-то. Сами жалуетесь, что станков мало.

— Чего вы сегодня ко мне придираетесь? — не выдержал Сашка. — Все не так! Станок смазал. Что еще?

— Ишь ты, — полусердито проговорил Владимир Иванович.

Прибрав рабочие места, ребята поодиночке стали подходить к Сашкиному станку.

«Ну, сейчас при всех начнет снимать стружку», — сокрушенно подумал Качанов.

Владимир Иванович жестом пригласил ребят к станку.

— Вот, Качанов говорит, что смазал станок. Смотрите. От такой смазки нам через месяц не на чем будет работать.

Ребята молчат.

— Загляните сюда. — Владимир Иванович отвел суппорт к задней бабке. Ребячьи головы склонились над станиной.

— Стружка, — определил Брятов, проводя пальцем по станине. На его пальце блестели мелкие металлические зернышки.

— Стружка. А что это значит? — Мастер ждал ответа.

Все молчали.

— Можно, я буду рассказывать? — вызвался Сырбу.

«Ну, Додон понесет», — подумал с усмешкой Сашка.

Свою речь Прокофий обычно начинал со слов: «Так, значит». Вид его в такой момент выражал необычайную серьезность. Казалось, что произнести он должен нечто самое важное. Только не смешное. А выходило наоборот.

— Так, значит, — нахмурив брови, начал Сырбу.

Все, сдерживая улыбку, ожидали, что скажет Додон, чтобы посмеяться вволю.

— Я решил, что стружка вредная станку.

Ребята смеялись.

— Почему хохочете? — с серьезным видом недоумевал Сырбу.

— Америку через форточку открыл. Дать ему лауреата, — предложил Спирочкин.

— Стружка вредная почему, што, — чуть замешкавшись, продолжал Прокофий, — во-первых… ну это… прилипнет с маслом, как репей, — раз. Во-вторых, двигается, суппорт врезает стружку в станину — два.

— Додон, том первый. Запишите, товарищи, — вставил опять Спирочкин.

Сашка считал себя в этот день опозоренным.

«Ну и черт с ним, — злился он. — Мышиная это возня, а не работа. Стоит волноваться».

Весь вечер он ни с кем не разговаривал. С Цобой еще можно бы. И когда уже этот суд будет? Целую неделю каждый день носят ребята Борьке передачи. Неужто он такой преступник, что долго так допрашивают?

— Тебя сегодня вроде в уксусе вымочили, — разбирая постель, заговорил Брятов. — Мотай на ус. Мастер-то поделом…

— Подумаешь — поделом, я уже и забыл про это. Я о Цобе думаю. Обещал же Кольцов вызволить Борьку. В горком хотел идти, а Цыган все сидит.

— Следствие идет. Это не так просто.

— И ты туда же. Следствие. А вот давай сами пойдем в горком. Расскажем все. Попросим, чтобы отдали нам Бориса. Слово дадим за него.

— А толку что? Наши хлопоты Цобе нужны, как зайцу стоп-сигнал. Натура такая.

— Эх ты. Я думал, медали только настоящим людям дают.

— Осторожнее.

— Чего там. Скажи, сдрейфил, гвардеец.