Румия

— Как это — коллективом? — не понял Сашка.

Опять вмешался Спирочкин:

— Ну, суд-то народный считается. А народ — и есть коллектив.

— Зачем же ты пошел сюда с Полундрой?

— Пуговицы он от штанов отрезал, чтоб не убежал. Да все равно уж…

Цоба повернулся к стенке, укрылся до самых ушей одеялом и замолчал.

* * *

На следующий день приступили к установке станков на фундамент. Ремесленники сами дробили в щебенку кирпич. Потом по рецепту Владимира Ивановича замешивали бетонную смесь. Работа шла быстро, споро и весело.

Теперь цехи выглядели как настоящие. Станки уже стояли на фундаменте.

— Когда же начнем точить? — нетерпеливо спрашивали токари.

— Когда? — довольно хмуро повторил вопрос Владимир Иванович, поглядывая на строящуюся трансформаторную будку. — Электрики-то вон не больно спешат. Боюсь, как бы не подвели.

Так и вышло. Станки стояли совсем готовые к работе, а линия электропередачи не была подведена.

И пришлось еще несколько дней токарям рубить «лапшу».

ПЕРВАЯ СТРУЖКА

Словно и не спал Игорь всю ночь, караулил солнце. Вот и оно. Выглянуло ослепительное из-за прибрежных садов. И сразу же ворвалось через широкие окна в спальню, окрасило стены в оранжевый цвет.

Игорь вскакивает с кровати, смотрит в окно и зажмуривается.

— Подъем! Живо! — кричит он.

Испуганные буйной побудкой ремесленники таращат сонные глаза.

— Что? Пожар?

— Солнце! Посмотрите, какое солнце! — бушует Брятов.

— Ну та що, як солнце? Разорался, скаженный, — возмущается Мишка, почесывая толстую шею.

— Одевайся, Медведь! Покидай берлогу! — Игорь со смехом хлопает Мишку по широкой спине.

— Да видчипись ты! Солнца не бачил, чи шо?

— Такого и ты не бачил, Медведь! Сегодня особенное.

— Шо воно особенное? Чи сладкэ?

— Еще лучше! Сегодня станки наши заработают, заспали, что ли? На зарядку, живо!

Ребята торопливо суют ноги в ботинки, продирая глаза, мчатся во двор по крутой лестнице.

Сегодня у токарей праздник. Их настроение поднимается вместе с солнцем. Даже Спирочкину не хочется сейчас ругаться со своим другом Мишкой. Аркадий знает, что до завтра Мишку лучше не задевать.

Павел Андреевич специально для пятой группы пригласил музыкантов, выставил знамя училища.

Раскрылись железные ворота, и токари под звуки марша вышли на улицу. Впервые румовцы предстали перед жителями города в таком виде. Впереди красное шелковое знамя, а за ним мерно покачиваются в такт музыке ровные черные ряды. Блестят бляхи и пуговицы. Ремесленники идут с высоко поднятыми головами.

Нет в строю только Цобы. С самого утра директор вызвал его к себе в кабинет. И после этого Сашка не видел своего друга. Ему было досадно, что в такой день, когда все радуются, Борьки нет. «Нельзя было после прочитать нотацию?» — злился Сашка на директора.

Себя он в ремесленном училище по-прежнему чувствовал временным жителем. А Борьке обязательно надо бы шагать сейчас в строю. И почему его держит у себя в кабинете директор?

Торжественную обстановку немного портили мальчишки. Они пристраивались к задним шеренгам, выкрикивали какие-то команды и усиленно вышагивали, стараясь идти в ногу. Ремесленники оглядывались, шикали, показывали мальчишкам кулаки, давали наиболее нахальным подзатыльники и снова, поднимая подбородки, принимали торжественный вид.

Вот и мастерские. Ребята быстро надели черные халаты. Потуже завязали друг другу тесемки на рукавах. Еще бы, это не какая-нибудь слесарная «лапша», а токарный станок. Валиков всяких да винтов уйма. Вмиг может замотать. Брятов построил группу.

Владимир Иванович молча прошелся вдоль строя. Он весь как-то распрямился, приосанился. Сейчас в нем особенно чувствовался офицер.

Кто знает, может быть, все четыре года войны мечтал Набокин увидеть перед собой пытливые, любознательные глаза мальчишек. Четыре года он дрался, обучал своих солдат, как бить врага, разрушать мосты и пускать под откос железнодорожные составы. А сейчас он будет учить своих новых «солдат» делать людям полезные вещи.

Владимир Иванович молча и долго смотрел на своих воспитанников потеплевшими глазами.

— Ну вот, дождались, — медленно проговорил он. Помолчал. Тщательно вытер ветошью руки. — Еще вчера вы что? Ничего. А сегодня — рабочий класс. Так-то. Самый главный на земле класс. Самый первый на земле человек — рабочий человек…

Говорил Владимир Иванович, а сам то и дело поглядывал на чистый, сверкающий свежей краской станок. Ему не терпелось скорее включить его. Руки соскучились по любимому делу.

Сашка смотрел на станок, даже потрогал его холодную чугунную станину. Не верилось, что сейчас вот по его, Сашкиному, желанию зашумит, заработает эта сложная огромная машина.

Владимир Иванович не торопился. Он вложил в патрон круглую болванку, зажал ее торцовым ключом, включил станок. Плавно подвел резец к заготовке. Спиралью потянулась, как живая змейка, синеватая стружка. За резцом ползло блестящее обнаженное тело болванки.

Ремесленники широко раскрытыми глазами следили за действиями мастера.