В этом письме не заключалось ни одного слова о политике, но в нем было так много душевного и вместе с тем лестного для меня, что я не утерпел поделиться радостным впечатлением с тем, который любит меня и принимает во мне живое участие. Отзыв того, кому Россия обязана уничтожением унизительных для всех нас статей Парижского трактата[192]
и который в настоящее время самый популярный чиновник в нашем отечестве, есть патент на веки. Я знаю, что князь Гагарин никому не показывал Вашего письма и по прочтении его тотчас же прислал мне обратно, я же, конечно, никогда с ним не расстанусь. Если же Гагарин и говорил с кем-нибудь о мнении Вашем насчет моей особы, то это простительно старику, который счастлив был лично удостовериться, что о его protégé[193] так хорошо относится тот, которого он глубоко уважает и ценит по его государственным заслугам.Надеясь, что Вы, с всегдашней Вашей добротой, простите мне мое маленькое тщеславие, остаюсь с душевною преданностию и глубочайшим почтением Вашего Превосходительства покорнейшим слугою
И. Лекс
P. S. Дело с «кедивией» я окон чу на днях, только я не знаю, что буду делать с деньгами: хаджи уже почти все прошли и никто ничего не требовал, что же касается до православных поклонников, то они, вероятно, не проедут через Александрию, и придется их разыскивать по России.
Каир
31 марта/12 апреля 1871 г.
Многоуважаемый Николай Павлович.
Получив телеграмму о высочайшем пожаловании мне ордена Св. Владимира 3-й степени, я спешу выразить Вашему Превосходительству мою чувствительную благодарность за всегдашнее Ваше ко мне благосклонное расположение, так как я хорошо понимаю, что я обязан Вам получением этой ценной для меня награды.
Письмо Вашего Превосходительства от 16-го/28-го марта я имел честь получить и очень благодарен Вам за сообщение сведений о том участии, которое Вы принимали в делах Туниса и постоянно принимаете в делах Египта. Вице-король, как кажется, сам начинает понимать, что все известия, сообщаемые ему из Константинополя касательно каких-то враждебных с нашей стороны действий против него, выдумываются нарочно людьми, желающими отклонить его от нас и тем ввергнуть его в бездну.
Конечно, кедив никогда не переставал глубоко уважать Вас и иметь ко мне доверие, но он не весьма государственный человек и имеет свои слабости, то есть придает часто веру всевозможным слухам, не разбирая, с какою целью они распускаются.
Дело о продаже бонов уже было почти окончено с Оппенгеймами (в этом займе участвуют, кроме Оппенгеймов, дяди и племянников, венские банкиры Шпрингер и Вормс и египетские капиталисты: Пастре[194]
, Синнадино[195], Синнано, Хаким и Лавизон), когда приехал в Каир пруссак Леман с рекомендательным письмом от графа Кейзерлинга[196]; г. Леман сделал вице-королю предложения гораздо выгоднее Оппенгеймов, но неизвестно еще, представит ли он достаточно гарантий, а поэтому пока еще ничего не решено. Несмотря на то, что заем еще не сделан, я не перестаю надоедать вице-королю с делом Дендрино, который меня, точно так же, как и Вас, не оставляет в покое.С отличным почтением и душевною преданностию имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою
И. Лекс
Каир
14/16 апреля 1871 г.
Многоуважаемый Николай Павлович.
Князь Жагель давно уже пристает ко мне с просьбой написать Вашему Превосходительству и просить Вас представить его к русскому ордену.
Принимая во внимание, что князь Жагель много содействовал примирению вице-короля с князем Халимом, в судьбе которого Вы принимаете живое участие, и что по своему положению при дворе египетских князей он может быть и впоследствии нам полезным, я не счел возможным отказать нашему русскому подданному в его желании быть рекомендованным Вашему благосклонному расположению.
С отличным почтением и душевною преданностию имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою
И. Лекс
Александрия
20 апреля/2 мая 1871 г.
Многоуважаемый Николай Павлович.