Run away\Hide away. Part II. Yesterday You Threw Away Tomorrow

Только к вечеру третьего дня после приезда, Билл почувствовал в себе силы заняться необходимыми делами, которые уже просто нельзя было откладывать. Во-первых, он хотел, наконец, привести в порядок свою прическу – юноша каждый раз вздрагивал, когда ловил собственное белобрысое отражение в зеркальных поверхностях. Билл, конечно, хотел замаскироваться, но и дальше ходить в образе трэш-модели или пятнадцатилетнего панка с плохим вкусом, он не желал. Вторым пунктом необходимых дел стал поход в магазин – Биллу понравилась пышная выпечка, но он сомневался, что ей можно заменить нормальную еду. Также юноша собрался пройтись по магазинам и купить немного вещей – те, что он взял с собой в дорогу, к его удивлению, изрядно пострадали – на куртке красовалось пятно от краски, от ремня отлетела пряжка, а подошвы его обуви не выдержали пеших прогулок по городам Европы.

Билл довольно часто бывал в Париже, когда отец был жив и еще принимал активное участие в разных исторических исследованиях. Но на данный момент огромное количество знакомых в этом чудесном городе не казалось юноше преимуществом – его могли узнать в любой момент. Единственное, на что рассчитывал Билл в этих условиях – темные очки и головные уборы (юноша не был готов и дальше жертвовать собственной психикой, оставаясь блондином). К тому же его редко принимали за иностранца – Билл говорил по-французски с едва заметным акцентом, и, обычно, жители Парижа думали, что он приехал из провинции Шампань или Коньяк, где выговор немного отличался от столичного, и только самые проницательные иногда спрашивали – «Вы немец?».

Достопримечательности Парижа не очень интересовали юношу – тот так часто бывал в этом городе, что сам с успехом мог бы устраивать экскурсии, так что непреодолимой тяги прогуляться Билл не испытывал. Но, с другой стороны, ему еще три недели предстояло провести в этом городе, и юноша просто не представлял, чем еще себя можно занять. Сидеть в квартире, пусть и такой чудесной, Билл не мог – стоило ему хоть на минуту отвлечься от дел, как его одолевали мысли о Томе. Юноша с горечью вспоминал, как уговаривал супруга поехать в столицу Франции на выходные, желая устроить для любимого романтическое путешествие, а тот отговаривался занятостью на работе. «Теперь я знаю, что это была за работа» — болезненно усмехнулся юноша в ответ на свои мысли.

Билл не замечал сначала, как его чувства к Тому в частности, и к ситуации в общем, стали меняться. Изначально он не чувствовал ничего, кроме боли – предательство мужа было таким неожиданно страшным, что все остальные чувства просто притупились. А потом… Билл начал понимать, что Том просто уничтожит его, если он не сумеет освободиться. Вслед за этой мыслью пришло желание бежать – и не столько от физической угрозы, сколько от собственного мазохистского желания быть с Томом во что бы то ни стало.

С самого начала их отношений Билл отдавал Тому всю свою любовь, даже не задумываясь, что не получает взамен и десятой доли отданного. Теперь, глядя сквозь призму времени, юноша замечал все те сигналы, говорящие о том, что не все так чудесно, как представлялось, но он, ослепленный любовью, застлавшей его глаза непроницаемой пеленой, пропускал все это мимо своего внимания. Ласка, нежность, страсть – Билл теперь не знал, что из всего, существовавшего в его отношениях с Томом, было не притворным. Муж никогда не был груб или жесток в постели, всегда заботился о том, как себя чувствует Билл. «Всегда?.. А всегда ли?» — внезапно пронеслось в сознании. Один единственный раз, воспоминания о котором Билл тогда предпочел похоронить под огромной лавиной невероятных ощущений от страстных ночей в объятиях супруга.

*прошлое*

Билл поднялся с кровати и накинул легкий красный халат, направляясь в ванную. Том ушел уже минут двадцать назад, сказав, что ему в глаз попала соринка. Если быть честным, юноша ему не очень-то поверил – карие глаза мужа были вполне ясными, но какими-то злыми. Билл попытался отвлечь Тома, лаская легкими поцелуями любимое лицо, но молодой бизнесмен отстранил его и придумал это странное оправдание, позволившее ему скрыться от брюнета.