Костыли вылетели из дерева, и засов отскочил в сторону, будто щепка. Створы ворот распахнулись под напором могучего ветра, пахнущего смертью. В клубах летящего снега двигались черные страшные фигуры – десятки фигур. И Варнак, вытянув руки перед собой, направил поток силы на рассыпанную золу.
Зола вспыхнула как порох – адским испепеляющим зеленым гудящим огнем, взметнувшимся на десяток локтей к ночному небу. Огненная стена, жар от которой опалил лицо Варнака. Пламя коснулось толпы нежитей, вспыхнули истлевшие одежды, затрещали в огне гнилая плоть и кости. Смрад горящего мяса перебил невыносимую вонь разложения. Движение мертвецов прекратилось – всех, кто оказался ближе других к стене пламени, колдовской огонь пожрал в считанные мгновения. На Варнака начал сыпаться не только снег, но и горячий пепел, но охотник не замечал этого. Ладони его пекло огнем, и сила все еще истекала в пространство, поддерживая горение пламенной стены.
Ветер стих внезапно. Метель успокоилась. И одновременно погасла стена. Все пространство за воротами превратилось в черную проплешину, окруженную усыпанным пеплом снегом, заваленную недогоревшими останками упырей.
На Варнака накатила дурнота и обморочная слабость. Голова закружилась, и охотник опустился на одно колено. А потом почувствовал на себе взгляд.
– Боги Эрая! – пробормотал за спиной охотника Браск, в его голосе был ужас. – Это еще что такое?
Варнак понял. Поднял лицо и с трудом открыл глаза. Саженях в пятидесяти за воротами, на самой границе леса, стоял всадник на вороном коне, освещенный луной. Он тоже смотрел на Варнака, и охотнику казалось, что всадник пытается запомнить того, кто сегодня помешал его мертвому воинству захватить еще одно поселение живых.
Темный недолго смотрел на Варнака. Повернул коня и медленно поехал прочь по дороге, пока не растаял в породившей его темноте. Охотник медленно приходил в себя. Вызванная перенапряжением дурнота почти прошла, стихла пульсирующая боль в голове. Варнак вжался обожженными ладонями в снег и охнул.
– Все, – пробормотал он. – Пока все.
– Благодетель ты наш, спаситель! – всхипывал Буйвид. Сам староста уже выкушал два или три ковша крепкой сивухи и потому лопотал без умолку. – Ты… ты ж нас всех… всех нас… от верной смерти… эээх!
– Лошадей дай, – сказал Варнак устало. – Дашь?
– Дам, как же, даже не сомневайся! – Буйвид плеснул еще самогона в свой ковш, хватанул залпом, крякнул. – Для тебя вот как для брата любимого…
– Тогда не будем медлить, – Варнак встал, поправил перевязь с мечом. – Нам пора.
– Да вы это… ешьте, пейте!
– Некогда нам.
Выходя из горницы, Варнак успел еще остановить мать Лешки, которая бросилась целовать ему руки. Мягко удержал женщину, посмотрел ей в глаза с укоризной – и вышел. Браск и Эрин, уже одетые и готовые к отъезду, стояли в окружении ополченцев.
– Слава! – заорал какой-то пьяный голос. Человек десять подхватило этот крик.
– Ты стал героем, они тебя полюбили, – сказал Браск на эрайском языке, и Варнак понял.
– Это не любовь, – ответил он, – это страх.
Коней привели Чирка и еще два ополченца. Варнак хмыкнул: лошадки были так себе, самой молодой не меньше десяти лет. Типичные крестьянские коняги, да и сбруя плохонькая, но это лучше чем ничего. Во всяком случае, топать пешком до Сорочьего Приюта и дальше до Златограда теперь не придется.