Рунные витражи

Радко попятился, сжимая шест, словно тот мог его защитить. А потом раздался выстрел, и от головы длинношея отлетел целый кусок, забрызгал снег кровью. Заврус заревел. Его рев слился с грохотом рушниц егерей. Через несколько мгновений от головы не осталось и следа, вместо длинной шеи шевелился лишь обрубок. Тело наполовину вылезшего из берлоги завруса начало валиться на землю, как огромное срубленное дерево.

«Берегись! – оттолкнул Радко налетевший вуйко Петро, утащил парубка в сторону. – Умереть захотел, дурень?!»

– Ты мне как сын, – сказал Петро, возвращая парубка в реальность. – Знал тебя еще, когда ты мамку сосал. Славно мы с твоим батькой дружили. Вот что я хочу тебе сказать… Уходи! – резко сказал вуйко Петро, оборачиваясь. – Иди домой! Вечно за кем-нибудь увяжется, чтоб его заврусы сожрали!

Радко вздрогнул. Не сразу понял, что слова Петра предназначались не ему, а вуйку Децебалу, что тихо подошел и стоял за спиной, посмеиваясь и играя на невидимой скрипке. Юродивый громко рассмеялся и ушел, пританцовывая и что-то напевая себе под нос.

– Знаешь, что такое у пана право первой брачной ночи? – спросил вуйко Петро у Радко, будто решившись наконец сказать то, ради чего пришел.

У Радко всё похолодело внутри. Он знал. Слышал рассказы о том, что пан может прямо со свадьбы затащить к себе в постель любую невесту.

– Наше село маленькое, – сказал Петро, не глядя парубку в глаза. – Давно у нас свадеб не было. Да и таких красавиц, как Гандзя, тоже не припомню.

– Он… Пан Вацлав… Знает?

– Знает. Добрые люди завсегда скажут. Дан не скроешь от пана.

– Ион приедет…

– Охота аккурат перед вашей свадьбой, – вздохнул вуйко Петро. – Сядь! – схватил он за шиворот вскочившего на ноги парубка и силой удержал на бревне.

Вуйко Петро был крепким, как медведь. Однажды на спор пятерых мужиков на веревке за собой от хаты Орыси до колодца протащил. Из его хватки не вырвешься.

– Убью! – кричал Радко.

Глаза застилали предательские слезы, которые уж никак не должны были у парубка появляться. Не мальчишка же.

– Кого убьешь – меня или пана?

– Пана убью!

– И что, в опрышки пойдешь? Разбойником станешь, как раньше Безумный Олекса? Поймают тебя и колесуют – ты этого хочешь?

– Убью! – слезы текли у Радко по щекам, пальцы сжимались в кулаки.

– Нет, не убьешь. А вот тебя поймают. Я сам… Нет, я, пожалуй, тебя ловить не стану, говорил же, что ты мне как сын, но и защитить не смогу. Перестань реветь! – погладил Петро парубка по голове. – Так надо, понимаешь? Не убудет от Гандзи. Баба – она и есть баба, потом всю жизнь с ней будешь, надоесть успеет. Не стоит из-за девки свою жизнь терять.

Радко спрятал лицо в ладонях. Потом поднял, посмотрел на своего собеседника и сказал:

– Ведь это вы, вуйко Петро, сказали пану про Гандзю.

Петро выбил табак, аккуратно спрятал люльку в чехол, встал, отряхнулся и, прежде чем уйти, бросил вполголоса:

– Не мог не сказать – мне жить тоже хочется. Не я, так от других узнал бы, а с меня у пана спрос.

Месяц сичень

Кто-то сажает дерево жизни прямо на подворье. Кто-то, как когда-то отец Радко, считает, что это должно оставаться тайной, и прячет дерево в лесу, вдали от мест вырубки, там, где его найдет только хозяин.

Радко в детстве часто наведывался к своему буку. Дерево, как и парубок, росло с каждым годом. На высоте человеческого роста его ствол разделился на две ветви, напоминающие распростертые руки. Радко казалось, что его дерево хочет обнять весь мир. Там, где из ствола вырастали ветви-руки, дерево треснуло, образовав щель-дупло, в котором гнездились синицы. Из года в год они таскали в дупло пух и сухую траву, растили пищащих птенцов, пока этим летом кто-то не разорил их гнездо. Дерево осиротело, утратило жизнь, но расщелину, идущую вглубь ствола, Радко использовал как тайник.

Однажды в детстве он спрятал в дупле деревянного длинношея, а потом привел к дереву Гандзю, чтобы она нашла для себя игрушку. Когда они вместе бывали возле бука, Гандзя заплетала на ветвь голубую ленточку. Потом они ее снимали, чтобы никто не узнал о тайне.

Давно они не ходили к буку вместе. И сейчас Радко вздрогнул, издали увидев на дереве голубую ленту. Лес стоял засыпанный снегом – царство зимы, объятое холодом. Едва заметный ветерок колыхал ленту, словно принес из прошлого кусочек детства.

Гандзя стояла за буком. Едва Радко приблизился к дереву, девушка вышла ему навстречу и бросилась на шею.

– Я тебя ждала. Знала, что придешь.

– Откуда знала?

Ее губы были мягкими и горячими. Радко не сразу позволил девушке ответить.

– Ты всегда приходишь сюда, когда тебе плохо, – наконец смогла сказать Гандзя. – Не ко мне – к дереву. После того, как умер твой отец, ты только со своим деревом и общаешься. И еще с заврусами. Дома мне сидеть не хотелось, и я пришла сюда. Они приезжают завтра.