Рунные витражи

Повторный рев завруса вышел на славу – оглушающий, каким и должен быть зов настоящего хищника. Хыжак выбирался из берлоги, ломая снежные стены. Радко побежал, выскочил на мост через Черемош. Остановился лишь на том берегу и оглянулся, услышав, как трещат бревна моста под весом Хыжака. Заврус упал в реку, ломая лед. Опрокинулся и забился, словно обезглавленная курица, разбрызгивая месиво из ледяной крошки и воды. Радко снова заиграл на трембите.

– Сюда! – закричал он и побежал.

Заврус выбрался на берег. Засыпанный падающим с ветвей снегом, он бежал позади, натыкаясь на деревья, ломая молодую поросль. Радко бежал к селу, где у начала леса должны были собраться охотники. Главное успеть! Заврус, уже пришедший в себя и не беспомощный после зимней спячки, шел на зов трембиты. Расстояние между ним и Радко уменьшалось. Всё естество парубка приказывало ему взобраться на дерево, укрыться от хищника, но он продолжал бежать. Дважды заврус останавливался, потеряв врага в зимнем холодном лесу. Дважды Радко подзывал его трембитой.

Наконец парубок увидел первого загонщика. Это был Остап-музыка, что одно время пытался заигрывать с Гандзей.

– Беги! – закричал Радко, махая рукой.

Остап отшатнулся. Где-то закричали, раздался выстрел, заревел Хыжак. Радко споткнулся и упал лицом в снег. Выстрелы слились в барабанную дробь. Возле Радко опустилась огромная лапа, парубок почувствовал, как содрогнулась земля, и заврус пробежал дальше, туда, откуда летели жалящие осы.

Радко беззвучно плакал, сцепив зубы.

Наконец выстрелы затихли, перестали кричать люди. Радко медленно поднялся, сначала на колени, а потом в полный рост. Ему казалось, что по лесу всё еще гуляет эхо криков, сливающихся в далекий смех. Снег был забрызган кровью.

Хыжак лежал возле опрокинутой панской телеги среди растерзанных тел. Он приподнимал голову, и его целый глаз смотрел на Радко. Парубок сделал шаг на непослушных ногах, затем еще один, приближаясь к умирающему хищнику. Заврус зарычал, из его рта вытекла струйка крови – своей, чужой? – и его голова упала в снег. Радко нагнулся и поднял лежащий в красном снегу оберег из зубов заврусов.

В это время эхо засмеялось совсем близко. Радко вздрогнул. Из-за деревьев появился вуйко Децебал, играя на невидимой скрипке. Остановился, окинув взором окровавленный лес, затем снова засмеялся и пустился в пляс. Юродивый шел, пританцовывая, к Радко и напевал: «Гоп, шиди-риди!»

Радко попятился, обернулся и побежал через лес к своему дереву. Обнаружил, что сжимает в руке окровавленный оберег, лишь когда укололся о зуб длинношея. Тогда парубок отбросил оберег в сторону и достал из-за пазухи голубую ленту.

Его руки оставили на ней пятна крови.

♀ Золотые пирамиды Теотиукана

Как и большинство обитателей штата Апачи, Джон вырос на ранчо и с детства был привычен к скотоводству. Отец научил его чистить загоны для цератопсов, заливать в поилки воду, убирать навоз и заботиться о вылупившемся молодняке – кормить, пасти и ловить отбившихся от стада. Словом, готовил Джона к тому, чтобы стать настоящим динбоем.

Одним из самых счастливых воспоминаний детства Джона был день, когда отец вернулся домой после долгих месяцев отсутствия – он перегонял стада цератопсов к железнодорожной станции на западном побережье, откуда скот переправляли на юг, в Калифорнию и Майя. Отец вернулся с потемневшим от солнца лицом, в новой шляпе с загнутыми по бокам полями и с ярким красным платком на шее. Свернутое на поясе лассо похлопывало по новым чапсам из кожи троодона, позвякивали блестящие шпоры на новых сапогах. Отец протянул матери ворох подарков – шляпную коробку, перчатки, рулон зелёной шерсти и моток кружев, семилетнему сыну вручил синий, с охровым узором шейный платок, а потом поманил за собой на улицу. К полному восторгу Джона, на заднем дворе его поджидал детёныш струта.

– Вот, будете учиться вместе, – промолвил отец и грубовато взъерошил волосы мальчишки жёсткой ладонью. – Ты – ездить верхом, а он – носить наездника.

С тех пор, как только у Джона выдавалась свободная минутка между уборками загонов и уходом за молодняком, он тут же бежал к своему струтиозавру. Он назвал его Танцором, потому что, стоя на месте, струт всегда нетерпеливо притоптывал, будто отплясывал джигу. У Танцора был узкий белый клюв, длинная стройная шея, мощные задние лапы и крепкий коричневый хвост. Когда Джон его седлал и пускал в бег, струт смешно складывал на груди тонкие передние конечности – словно молился.

Джон быстро освоил верховую езду, возомнил себя великим наездником и принялся тайком взбираться на всех цератопсов, которые только водились в стадах – стираков, архинов, торов. Однако тяжёлые, рогатомордые завры быструю езду не любили, предпочитая мирно пастись на полях и щипать зелень, и потому от катания на них удовольствия было немного.

Однажды в округе обосновался бывший охотник на тероподов, Рик по прозвищу Циркач, и привёл с собой необычное малочисленное стадо – без единого цератопса, одни лишь хищники, от небольших дейнонихов до здоровых дасплетов.