Руны судьбы

– Чего приуныл? – осведомился он после доброго глотка из пузатой бутылки. – Ну-ка, подставляй стакан. Подставляй, подставляй: такому славному muchacho, как ты, не следует так убиваться. Опять вспоминаешь ту свою девку?

Михель не ответил. Стакан, однако, он под горлышко подставил, молча посмотрел, как тот наполнился рубиновым напитком, вздохнул и залпом отпил половину. Санчес одобрительно кивнул, поставил бутылку и полез за трубкой.

– Зря ты так, – сказал он, набивая в чашечку табак из жёлтого кисета. – Сам посуди: стоит ли вспоминать ту, которая причинила тебе столько боли? Caramba! Ты напоминаешь мне одного моего знакомого. Он любил, чтобы баба била его плёткой, нарочно завёл для этого плётку, такой был дурак. Так она потом сбежала от него к другому, который стал лупить уже её той самой плёткой, и все стали довольными, кроме того дурака флагеллянта. Ты как он: тебе, наверно, тоже нравится, когда болит el corazon[76]. Смотри, ты можешь кончить так же плохо! Мужик ты или не мужик? К чему убиваться, когда вокруг ходят такие красотки?

С этими словами Санчес ловко ухватил за зад грудастую деваху из прислуги – полную, круглую темноволосую бесстыдницу, которая как раз шла мимо них с пустым подносом, притянул её и усадил себе на колени. Та с визгливым смехом стала отбиваться, прикрываясь подносом, за что получила сперва шлепок по заду, потом поцелуй в щёчку, вырвалась и убежала, привычным жестом оправляя юбки. Санчес проводил её алчущим взглядом и подкрутил усы. Михель тоже посмотрел ей вслед, вздохнул и отвернулся: «красотке» было далеко за двадцать, она уже не раз рожала, половины зубов у неё не хватало, а лицо являло собой воплощение соблазна и порока. Вдобавок девица была неопрятна и сильно пьяна.

Санчес, однако, ничего такого не заметил. Он был всецело поглощён своими мыслями.

– Да, люди делают плохое дело, когда вовремя не приучают женщину к ремню, – заявил испанец, в очередной раз оторвавшись от бутылки. – Смотрю я на тебя и удивляюсь, как из-за какой-то глупой девки нормальные люди теряют голову. А почему? И какой из этого следует вывод? Правильно – наплевать! Так что выпьем, Мигель! Трактир, вино, сговорчивая девка, что ещё солдату нужно? Конечно, ты не солдат, но пей сколько хочешь, я плачу; это полезно – пить, когда болит душа. Хочешь совета? Забудь о ней, забудь об этой девке! Всё равно, если padre отыщет её, он отправит её на костёр вместе с brujo Лисом и мальчишкой. Или утопит как ведьму. Ты хочешь посмотреть, как её утопят?

– Пошёл ты… – пробурчал невнятно Михелькин и отвернулся.

– Что? – не расслышал Санчес и, видимо, приняв его слова за знак согласия, снова потрепал парня по плечу. – Ну-ну, не надо обижаться! Ты так её хочешь, что снова боишься? Смотри на вещи проще. Вот мы, например. Ну поплясали под ведьмовскую дудку, с кем не бывает? Что ж теперь нам, обосраться и не жить? Ха! Уж если ненароком вышло обосраться, значит, время поменять штаны и только. Не думай, что мы просто сидим и никуда не торопимся. Наш padre ничего не делает, не просчитав всё наперёд на сто шагов, он не теряет времени, нет! Наверняка он сидит и что-нибудь придумывает. В другой раз он лишний раз помолится, или принесёт под платьем освящённую гостию, или сделает что-нибудь ещё и проклятый рыжий brujo не сможет нам навредить, потому что демоны его оставят. – Тут Санчес размашисто перекрестился и как следует затянулся трубкой. В воздухе поплыл медовый запах «Амстердама». – Вот увидишь, – закончил он, выпуская носом дым, – стоит нам напасть на его след, и мы насадим его на пики быстрее, чем Родригес по утрам мастит свои mustachos![77] Ха!

И он заржал, довольный своей шуткой.

День клонился к вечеру. С кухни потянуло разогретым маслом, жареной гусятиной и пивом. Трактир помаленьку наполнялся людьми, под закопчёнными балками витали дым и гул голосов. На испанцев уже никто не обращал особого внимания – за эту неделю завсегдатаи успели к ним привыкнуть, а случайные люди сюда не ходили. Родригес с Киппером уже успели сменить за это время с полдюжины собутыльников, а Санчес – вдвое больше полюбовниц, Анхелес истыкал ножом все стены, на пари попадая во что угодно, а немногословный Хосе-Фернандес выиграл в кости с десяток флоринов и изрядно пополнил свой кошелёк. Что касается Гонсалеса, то Мануэль уже раз десять разобрал и собрал свою несчастную аркебузу, извёл на это дело уйму ветоши и масла и угрюмо отмалчивался, когда приятели его подначивали, что же он не стрелял, когда Лис показался в дверях злополучного дома. Честно говоря, он этого и сам не понимал.

«А что, – подумал Михелькин, посматривая на сидящего рядом Санчеса чуть ли не с отвращением, – может, и впрямь напиться?»