Руны судьбы

Убитая своими мыслями, Ялка встала и снова побрела, уже не думая, силясь сообразить, когда у неё закончились месячные и откуда следует вести отсчёт опасных дней. Выходило, что могло быть и так, и этак. Ялка шла, готовая возроптать на господа, который создал её женщиной и тем обрёк на эту жуткую неопределённость. Почему, ну почему мужчинам так везёт? Почему одни всё переносят без последствий, а другим приходится расплачиваться за минуты удовольствия месяцами ожидания и родовыми муками? Да и полно! Было ли оно, удовольствие? Ялка задалась этим вопросом и в тот же миг почувствовала, как краска стыда приливает к щекам, вспомнила жар в груди и ниже и свою покорную беспомощность, когда Михелькин мягко, но уверенно подталкивал её на сеновал.

Она хотела этого! Хотела и боялась. Боялась – и хотела. И страх в итоге сделал так, что ей ничего не удалось почувствовать по-настоящему, а после сунул ей под руку рукоять ножа.

Страх…

Ей было плохо. По-настоящему плохо и страшно.

В голове шумело. Сухой валежник раздражающе хрустел, ветви деревьев цеплялись за волосы. Временами ей казалось, что мешок за плечами начинает жить собственной жизнью, что он шевелится, становится то тяжелей, то легче, тянет книзу и назад. Потом она перестала обращать на это внимание. В голове царили сумбур и кавардак. Она брела, с трудом переставляя ноги, то и дело натыкаясь на завалы бурелома. Проклятые башмаки всё время сваливались, всё тело болело. Потом она услышала звук льющейся воды, и путь ей пересёк ручей. Вода была холодная и пахла хвоей. Ялка торопливо напилась и умыла лицо. Опять мелькнула мысль вымыться, но она осадила себя – сначала следовало развести костёр. Ночь помаленьку делалась холодной. Сил идти больше не было. Рассудив, что отошла она достаточно, Ялка спустилась ниже по течению, обустроила себе насест в тени огромной ели и принялась собирать хворост. Потом стянула с плеч мешок и стала искать огниво. Искала долго. Но огнива не было. Потом она вспомнила, как бинтовала рану Михелю, прокладывала трут… Должно быть, огниво она выронила там.

Ялка отложила мешок и привалилась к дереву.

Мороз крепчал. Ногам становилось уже совсем холодно. Она нашарила корсет, но надевать его не стала – при одной мысли, что придётся снимать кожушок, начинал бить озноб. «Пускай, – подумала она с каким-то равнодушием. – Пускай я замёрзну. Я устала. Я боюсь. Я больше не хочу. Всё и так слишком плохо, чтобы делать ещё хуже. Я останусь здесь, так будет лучше. Всё равно мне не найти его, не угадать. Он не приходит к больным, как не приходит и к здоровым. Он приходит только к тем, кого может спасти… только он».

Только он.

Мысль эта, ясная и странная своей понятностью, ещё недавно заставила бы Ялку ахнуть, но теперь она подумала об этом как о чём-то малозначащем. Она скоро замёрзнет. Без огня она не досидит до утра. Надо было двигаться, но двигаться ей больше не хотелось.

– Вот и всё, – пробормотала Ялка непослушными губами и в изнеможении откинулась к древесному стволу. – Летела кукушка, да мимо гнезда. Летела кукушка… не зная куда…

Сколько времени она так просидела, Ялка не смогла бы сказать. Потом она очнулась, как от толчка, сама не зная, что послужило причиной. Не было ни шороха, ни звука, просто она подняла взгляд и увидела у дерева чей-то силуэт. В первое мгновение она даже испугалась, потом ей снова стало всё равно.

Человек под деревом был худ, не очень высок, но выше Ялки, с копной взъерошенных волос, цвета которых в сумерках было не различить. Ладони его двигались одна вокруг другой, будто сматывали что-то. Мираж. Альраун. Привидение.

«Я замерзаю», – со спокойствием подумала она.

Луна вдруг засветила ярко, выхватив из темноты его лицо и руки. Теперь ей стало видно, что в руках его клубок. Неаккуратный, перекошенный, намотанный мужскими, неумелыми руками. Лицо стоящего было задумчиво, без тени улыбки, глаза смотрели прямо и серьёзно. Ялка вспомнила, что у неё в рюкзаке должен быть клубок, последний из оставшихся. Должен быть, но почему-то она не наткнулась на него, когда искала кремень и огниво.

– Так значит, это ты вернула парня, – внезапно хриплым голосом сказало «привидение». Ялка вздрогнула и торопливо заморгала. Слёзы застилали ей глаза, мешая рассмотреть его. Но этот голос…

– Ну что, ты так и будешь здесь сидеть?

Ялка еле разлепила губы, ставшие холодными и непослушными.

– Ты Лис, да?

Собственные слова прозвучали тихо и бесцветно. Человек под деревом кивнул:

– Так меня называют.

Сердце её замерло, потом пустилось вскачь. Обида вызрела и лопнула нарывом. Всё, что девушка хотела травнику сказать, куда-то кануло, пропало. Остались только боль и страх.

– Дурак! – она швырнула в него снятым башмаком – первым, что подвернулось под руку. Промазала; травнику даже не пришлось уклоняться. – Дурак! Дурак!!! Где ты был?! Я же тебя искала! Тебя! Все эти месяцы я так тебя искала, все! Что тебе стоило прийти?! Ну что тебе стоило?! А ты… ты…