Руны судьбы

Первый раз под крышей дома травника она проснулась (а верней сказать, пришла в себя) дня три тому назад. Дня три, а может быть, четыре – Ялка не могла определить. Дом был неопрятный, сложенный из плитняка. Всё в нём казалось странным и несообразным. Так, к примеру, дверь в нём запиралась только изнутри. Он был длинным, но при этом узким, как гроб, с низким потолком и двумя очагами в разных концах. Лет ему было, наверное, двести, и только дверь была новёхонькая – сосновые звонкие жёлтые доски с застывшими на них потёками живицы. Ялка только раз и видела его снаружи, когда травник чуть ли не на руках притащил её сюда, промокшую и ничего не соображающую. Дорогу она помнила через раз – уже тогда у неё начался жар. Простуда-семидневка стремительно брала своё. Интересно, как долго они шли сюда? День? Два? Ей показалось, что не больше часа. Сколько раз она лишалась чувств, впадала в сон, которого не помнила, и оттого по пробуждении испытывала чувство непонятной и навязчивой потери? Сколько дней она так провалялась до того, как полностью пришла в себя? И почему так много? Ведь наверняка же травник мог излечить её в два-три приёма, как лечил других, однако вместо заговоров или ворожбы предпочитал держать под одеялом и поить отварами целебных трав. Вспомнились его сухие, прохладные ладони на лбу, жирная мазь на висках, горячее питьё со вкусом мяты и аниса… Она прислушалась к себе. Сейчас ей было легко и спокойно, нос дышал свободно, жар спал, от кашля не осталось и следа, и лишь ломота в теле напоминала о недавней болезни, как эхо в горах напоминает о смолкнувшем крике.

Эхо в горах…

Она опять поворошила в памяти и вспомнила, что рядом с домом, вроде, в самом деле были горы. Во всяком случае, одна гора, седая, старая, поросшая лесной щетиной, возле чёрного провала рудника. Впрочем, то вполне могло быть бредом и мороком. Во всяком случае, болезненная жуть, с которой она скользила меж светящихся стен и гибких раковин звенящей тишины, встречается, скорей, в кошмарах, чем в обычных снах…

Она скользила?

Или же… они?

Ялка нахмурилась и ещё с минуту размышляла, свернувшись под одеялом в клубочек и кусая губы. Она уже давно не видела снов, очень-очень давно, в её ночах царила чернильная слепая пустота, и вот сегодня… Или не сегодня? Не важно – она прогнала стороннюю мысль: с этим можно разобраться позже. Тряхнула волосами, с неудовольствием отметив, что каштановые пряди засалились и свалялись, словно войлок – на сухую не расчешешь. Она невольно удивилась – с каких это пор её опять начала заботить собственная внешность? Травник, что ли, виноват? А может, правду говорят, что когда чего-то долго нет, потом его бывает слишком много? Хотя, что тут странного, если ей стало неуютно в этой постели, пропахшей потом и болезнью. Вымыться бы…

Интересно, как она все эти дни ходила по нужде?

От этой мысли девушка заёрзала в смущении, кровь жарко прилила к лицу. Неясная тревога всё-таки осталась. С ней же случилось что-то… Что-то ведь с ней случилось? Она не помнила, ну совершенно ничегошеньки не помнила, а память не желала складывать единую картину из разрозненных кусков. «Однако», – хмыкнула она. Оказывается, она уже забыла, что если долго лежать после сна, мыслей и впрямь приходит слишком много…

От запаха лаванды кружилась голова. Она решительно села, выпростала руки из-под одеяла, потянулась и огляделась.

Как она и ожидала, дом был пуст. Во всяком случае, травника не было. Кто разжёг огонь и кто подбрасывал дрова, было загадкой, но сейчас об этом думать не хотелось. Ялка села, опустила ноги на пол и лишь теперь сообразила, что одета только в нижнюю рубашку, мятую и пропитавшуюся потом. Она передёрнулась и потянулась было стаскивать её, но вовремя одумалась. Смутно вспомнилось, как травник повертел в руках её раздолбанные деревянные башмаки, покачал головой и бросил их в огонь. Что если и с платьем он поступил так же? Ялка огляделась и досадливо поморщилась: поблизости не наблюдалось никакой одежды, ни мужской, ни женской, только на спинке стула висела большущая серая безрукавка грубой вязки, чуть ли не в палец толщиной. Конечно, в доме было много всяких полочек с коробками и банками, два сундука – один плетённый из лозы, другой пошире, деревянный, поверху обитый медными полосками, но заглянуть в них Ялка не решилась. Она натянула колючую, пахнущую давним мужским потом безрукавку, завернулась поверх неё в одеяло на манер юбки и направилась к очагу босиком.