«Скрип-скрип, – скрипела вывеска гостиницы, будто злорадствовала: – Скрип-скрип. Доигрался? Скрип-скрип. А я говорила…» Звук был тихий и назойливый, как мысли в голове у Рутгера. Ещё через мгновение тучи разошлись. Проглянула луна, яркая и круглая до неприличия, осветила край проулка, вывеску гостиницы и три тела на мостовой. И ни единой рыжей головы.
Рутгер осторожно вышел из проулка.
Шляпа со злополучного Смитте слетела, и на его выбритой до блеска голове набухала огромная шишка. Лысина Смитте была такой круглой и блестящей, что даже брови там выглядели неуместно. Мордой вниз валялся Вольф с разбитым в кровь затылком. Чуть поодаль лежал Вильгельм, запутавшись в своей удавке. И Вольф, и Смитте были попросту оглушены, и лишь Вильгельм в своём стремлении подражать Ле Бару дошёл до конца.
Он умер молодым.
«Проклятие! – мысленно выругался Рутгер, пощупав у Вильгельма сонную артерию. – Ведь чувствовал, нельзя их брать. Моя вина, мой промах: можно ж было догадаться, что идём мочить не лоха. Сдаётся, мне одному бы больше повезло. Дерётся парень крепко, факт, но ведь и я дерусь не хуже. Только вот эти огни… И потом, его слова. Как он сказал?»
– Уходи… – задумчиво повторил он сказанное травником. – Потом…
Чего – «потом»? Закончим? Встретимся? Поговорим?
А может, «потом и тебя убью?»
Несмотря на то что травник удалился, Рутгер чувствовал себя ужасно неуютно, будто на улице кроме них был кто-то ещё. Зудел затылок, хотелось оглянуться, а Рутгер привык доверять этому чувству, без которого профессиональный вор – не вор. Неплохо бы, подумал он, в другой раз взять арбалет, хотя ходить с ним по городу в последнее время стало небезопасно: с приходом испанских наместников городская стража сделалась строга и неподкупна. Он зыркнул в темноту замёрзшего проулка и потёр ладонью подбородок. Хмыкнул.
– Кто же ты такой, а, парень?
Неожиданно поблизости и впрямь возникло шевеление. Рутгер схватился за нож, но это всего-навсего очнулся Смитте. Он поднялся и сел. На удивление ясными и немигающими глазами воззрился на Рутгера.
– Стрекоза летит, – объявил он.
Рутгер опешил.
– Что?
– Стрекоза летит, крыльями трещит. Кого коснётся, тот не проснётся. М-м-м?
– Что-что? – переспросил вконец растерявшийся наёмник.
– Паутина – зелёная, облако – белое, – охотно пояснил Смитте. – Рука – синяя, бабочка – жёлтая, камень – красный. М-м-м?
По губам его блуждала беспричинная улыбка. Очень добрая улыбка, очень детская.
Слишком детская.
Как ни гордился Рутгер своей выдержкой, к такому повороту он оказался не готов. Впервые за этот вечер ему стало по-настоящему страшно.
За спиной его послышался смешок. Ужасно знакомый короткий смешок.
– Ну, что, – спросил сиплый голос, – выгорело дело? Или прогорело? Так-то ты держишь слово?
Рутгер встал. Оборачиваться не хотелось.
– По-прежнему хочешь, чтобы я его убил? – процедил он сквозь зубы.
– А у тебя получится?
– Тебе придётся доплатить.
Человек за спиной у Рутгера профессионально выдержал паузу.
– Сколько? – прозвучал вопрос.
Лишь теперь Рутгер счёл нужным обернуться.
– Много, – сказал он, глядя прямо в немигающие серые глаза. – Очень много. Для начала ты расскажешь мне, кто он такой.
– А вот это, – усмехнулся господин Андерсон, – тебе знать совсем не обязательно. О, да. Совсем.
Торопливо шагая за Карелом, Ялка старалась ни о чём не думать. Получалось плохо: уж больно нелепо выглядело происходящее. Миновало десять минут и пятнадцать, а человечек в дикой шляпе шёл и шёл вперёд, смешно переставляя коротенькие ножки. Оглядывался часто, улыбался. Карел шагал быстро, почти не проваливался. Следы, которые он оставлял на свежевыпавшем снегу, были несуразны; доведись Ялке их увидеть, она бы подумала, что здесь прошёл какой-то страшный великан. А интересно, подумалось ей, почему она и впрямь не видела их раньше? Только потому, что снега не было?
– Послушай, – наконец не выдержала девушка, – куда ты всё-таки меня ведёшь?
– Спокойствие, только спокойствие, – невозмутимо отозвался Карел. – Ты же сама сказала, что хочешь посмотреть заколдованный лес.
– Сказала, но… – Через миг до неё дошёл смысл сказанного, и Ялка остановилась. – Погоди-ка, погоди. Заколдованный? Ты сказал «заколдованный»?
– Ну да. А как его ещё назвать? Мы его так и называем.
– Мы? Кто это «мы»?
– Все мы, – простодушно объяснил ей Карел. – Все, кто здесь живёт.
Ялка огляделась.
– Я не видела здесь никого до сих пор, – сказала она. – Даже птиц.
– Зима, Кукушка. Птицы улетели. Хочешь, покажу тебе их гнёзда?
– Нет. – Ялка почувствовала нарастающую тревогу. Прежние страхи возвращались. – Куда мы идём? Зачем ты уводишь меня из дома?
– Кукушка, погоди…
– Не прикасайся ко мне!
– Хорошо. Не буду. – Карел демонстративно спрятал за спину пухлые ручки и надулся. – Очень надо… Что я, силком тащу тебя, что ли?
– Тебе лучше знать. И вообще, хватит. Шагу больше не сделаю, пока всего не объяснишь.
– Ну и не надо. Мы уже пришли.
Сказавши так, он подошёл к большому вековому тополю и постучал по дереву.
– Зухель! – позвал он, глядя куда-то себе под ноги. – Эй, Зухель, выходи!