– Еще ей фунт, еще! – не унимался Семен Яковлевич.
На столе оставалась еще целая голова, но Семен Яковлевич указал подать фунт, и вдове подали фунт.
– Господи, господи! – вздыхал и крестился народ. – Видимое пророчество.
– Усладите вперед сердце ваше добротой и милостию и потом уже приходите жаловаться на родных детей, кость от костей своих, вот что, должно полагать, означает эмблема сия, – тихо, но самодовольно проговорил толстый, но обнесенный чаем монах от монастыря, в припадке раздраженного самолюбия взяв на себя толкование.
– Да что ты, батюшка, – озлилась вдруг вдовица, – да они меня на аркане в огонь тащили, когда у Верхишиных загорелось. Они мне мертву кошку в укладку заперли, то есть всякое-то бесчинство готовы…
– Гони, гони! – вдруг замахал руками Семен Яковлевич.
Причетник и мальчишка вырвались за решетку. Причетник взял вдову под руку, и она, присмирев, потащилась к дверям, озираясь на дареные сахарные головы, которые за нею поволок мальчишка.
– Одну отнять, отними! – приказал Семен Яковлевич оставшемуся при нем артельщику.
Тот бросился за уходившими, и все трое слуг воротились через несколько времени, неся обратно раз подаренную и теперь отнятую у вдовицы голову сахару; она унесла, однако же, три.
– Семен Яковлевич, – раздался чей-то голос сзади у самых дверей, – видел я во сне птицу, галку, вылетела из воды и полетела в огонь. Что сей сон значит?
– К морозу, – произнес Семен Яковлевич.
– Семен Яковлевич, что же вы мне-то ничего не ответили, я так давно вами интересуюсь, – начала было опять наша дама.
– Спроси! – указал вдруг, не слушая ее, Семен Яковлевич на помещика, стоявшего на коленях.
Монах от монастыря, которому указано было спросить, степенно подошел к помещику:
– Чем согрешили? И не велено ль было чего исполнить?
– Не драться, рукам воли не давать, – сипло отвечал помещик.
– Исполнили? – спросил монах.
– Не могу выполнить, собственная сила одолевает.
– Гони, гони! Метлой его, метлой! – замахал руками Семен Яковлевич.
Помещик, не дожидаясь исполнения кары, вскочил и бросился вон из комнаты.
– На месте златницу оставили, – провозгласил монах, подымая с полу полуимпериал.
– Вот кому! – ткнул пальцем на стотысячника купца Семен Яковлевич.
Стотысячник не посмел отказаться и взял.
– Злато к злату, – не утерпел монах от монастыря.
– А этому внакладку, – указал вдруг Семен Яковлевич на Маврикия Николаевича.
Слуга налил чаю и поднес было ошибкой франту в пенсне.
– Длинному, длинному, – поправил Семен Яковлевич.