Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

В письменном наследии киевских книжников в 1648–1674 гг., а также в различных документах, исходящих из гетманской канцелярии, можно встретить отражение этнического конструкта, включающего в себя представление о «русском» воображаемом сообществе с нечеткими границами (не совсем очерчена граница, например, между «русским народом» и остальными славянами), но, в любом случае, объединяющем в сознании авторов в первую очередь восточных славян.

В некоторых представлениях авторов рассмотренных текстов (в первую очередь, сочинений Лазаря Барановича и «Наветов…») о собственной идентичности сохранялись анахроничные черты. В первую очередь речь идет о том, что хорошо прослеживается амбивалентность в восприятии «русской» терминологии. С одной стороны, и Лазарь Баранович и неизвестный автор «Наветов» явно используют ее для обозначения собственной идентичности, противопоставляя себя, таким образом, полякам, туркам, татарам и т. д. С другой стороны, проявляется и конфессиональное содержание «русской» терминологии и во многих случаях противопоставление другим народам в их произведениях также строится исключительно на религиозной основе.

В основе важнейшего в свете исследовательской цели монографии источника, «Синопсиса Киевопечерского», лежит история народа «славенороссийского», затем «россов», затем народа «православно-российского», под которым подразумевались все восточные славяне. В содержании представления о «славенороссийском народе» Иннокентия Гизеля проступает этнический концепт. В связи с этим подтверждается вывод М. В. Дмитриева о том, что в «Синопсисе…» отражен процесс этницизации памяти восточных славян. Новаторской, по сравнению с остальными малороссийскими историческими произведениями того времени стала идея о «первородстве» и некоем этническом первенстве «народа московского», явившегося прямым потомком ветхозаветного Мосоха (Мешеха), легендарного прародителя всех славян.

При этом необходимо отметить, что «Синопсис…» не содержал принципиально нового этнического конструкта. Этнический дискурс, отраженный в тексте произведения, вырабатывался киевской интеллектуальной элитой в течение предшествующих пятидесяти-семидесяти лет. В отличие от распространенного в историографии мнения, в этом произведении нет более-менее выкристаллизованной концепции о дву- или триединстве Руси, которую мы можно найти в более поздних нарративах.

Результатом работы над текстами, исходящими от казацкой старшины стал вывод о дихотомии ее этнического самосознания, выраженной в практике двух дискурсов — общерусского и «областнического» (автономистского). С одной стороны, в речах и письмах гетманов и других представителей старшины прослеживается то же отражение комплекса этнических взглядов об «общерусском» единстве, что и в письменном наследии представителей духовенства. Естественно, этот дискурс был актуален в первую очередь в связи с поиском взаимодействия с московским правительством, с левобережными гетманами и тем же киевским духовенством.

С другой стороны, в ряде гетманских универсалов и прочих источников, исходящих от тех представителей украинской военно-политической элиты, которые решили порвать отношения с московским правительством, читается отражение других взглядов. Речь идет о представлениях о «Малороссии» как об отдельной области, о ее народе и «отечестве» со свойственными ему «вольностями». Однако пока наши источники не позволяют сказать, что эти формы локального самосознания были этнически «окрашены». Даже сталкиваясь с тем, как противопоставлялись в различных источниках «народ малороссийский» и «москва», нет оснований считать, что в это противопоставление вкладывалось этническое содержание. В связи с этим в качестве дефиниции к приведенным маркерам можно обосновано применить термин «областнический», использованный уже Б. Н. Флорей. Под ним понимается обозначения принадлежности автора к некоей территории, что не подразумевает под собой этнических коннотаций. В определенном смысле термины «малороссийский», «украинский» (и производное — «украинец») выступают в изученных источниках в качестве аналогов использовавшихся в то время в польской книжности терминах «мазовецкий» («мазовшанин»), «малопольский» и т. п. Также и образ «отчизны» выступает в письменных источниках несколько размыто и, что самое главное, «вольности» (свободы) народа и «Отчизны» также не находили единой трактовки в верхушке украинского общества того времени. Таким образом, можем констатировать, что к 1681 г. внутри украинской старшины не сформировался устойчивый комплекс этнических взглядов автономистского характера, который в перспективе мог стать некоей альтернативой общерусскому протонациональному дискурсу.