Русалочка должна умереть

– А, та убогая хрень из-за которой ты помчался меня спасать?

– Я сделал это для Ральфа, – ответил он. – Он мне помог однажды, я был должен ему…

– Ты потерял подружку.

– Я потерял ее еще после гриля. Ты бы заметила, если бы пришла к первому уроку.

– Из-за ее звонков?

– Она опозорила меня при моих друзьях. Жена адвоката не может вести себя таким образом.

– Ты даже аттестат пока что не получил. И не женат, насколько я понимаю.

– Это не имеет значения. Мы поженились бы, как только я приступлю к работе. Но Свеня себя очень сильно дискредитировала. Я не могу жениться на истеричке.

– Ты играл в компьютер, или ты сам – компьютер? – спросила я. – Жениться больше необязательно. Это старый баг, его уже нет на новых устройствах.

Антон рассмеялся и оперся спиной на забор.

– Протестую! Брак важен. Иначе начинаешь дурить, отвлекаться на всякие сторонние раздражители и упс, тебя уже ловят с травой в кармане и садят в тюрьму, – он оборвал рассказ и начал другой; без всякой связи с предыдущим. – Один клиент и друг моего отца купил коня у твоего графа… В сам Штрассенберг за ним ездил. Говорят, граф не продает лошадей, не поговорив с человеком лично. И они встретились. Чувак был так впечатлен; он брызгал слюной и махал руками и даже в церковь начал ходить. Оказалось, что граф спросил, откуда он родом и рассказал о Ральфе. Словами в духе: «Один из моих парней…»

Он перевел дыхание, коротко посмотрев на меня.

– Когда отец объяснил, что Ральф – близкий друг семьи и коротко намекнул, что я и ты были вместе. Теперь мы занимаемся и налогами этого жокея. Понимаешь, что было бы, будь ты моя жена? Связи, Сахарочек, свя-зи!

Я улыбнулась:

– Ты, вроде бы сказал, что я не гожусь в жены.

– Но он-то этого не знал.

На заднем дворе приоткрылась дверь. Вспыхнул сине-желтый фонарь над задней террасой. Силуэт Ральфа качнулся чернильной тенью.

– Верена! – позвал он негромко. – Антон! Час ночи… Идите-ка по домам.

Гештальты.

В кухне сильно пахло спиртным.

– Когда я сказала «допейся до клиники, как Филипп», я не имела в виду «сейчас же», – сказала я, снимая вязанный кардиган.

– О чем вы трепались?

– Он объяснял мне мою природную роль в школьном микросоциуме. Сказал, что я всех парней возбуждаю и девки из-за этого ревнуют и ненавидят. Ну, и заодно объяснил, зачем человеку брак и что я могла бы стать содержанкой.

– Уверен, в его исполнении все звучало иначе, – Ральф тихо икнул.

– Смысл тот же. Еще хочешь выпороть меня?

– Что? – растерялся он.

– Мне плохо и я унижена. Мне хочется причинять себе боль. Знаешь, как некоторые себя режут? – меня трясло и пользуясь своей новой привилегией, я плеснула себе полстакана виски. – Так плохо, что хочется себя резать. Если ты меня выпорешь, то закроешь гештальт. А я, наконец-то закрою свой. И мы разойдемся, в разные стороны.

– Думаешь, я так плох, как любовник? – сразу же окрысился Ральф.

– Я знаю, что я не прощу тебе такого унижения, как порка. Я хочу оставить прошлое позади. Всех вас. В том числе тебя, понимаешь?!

Ральф развернул меня к себе, держа за запястья.

– Что он тебе сказал?

– Ровно то, что я и сказала. Что все меня ненавидят, потому что хотят и что будь я бедна, то могла бы стать содержанкой. А так у меня просто шансов нет. И он прав. Во всем, что касается «нет шансов». Насчет «хотят» я бы уточнила.

Ральф рассмеялся и медленно притянул меня к себе. Его тело было твердым, как камень и пылало огнем. На миг я решила, у него жар, но потом догадалась, что это. Он просто пил в подвале, накручивая себя. Пил и лупил по груше.

– Иди сюда, – он приподнял меня, усадил на стол и поцеловал в губы.

Я удивилась, но все же поцеловала в ответ.

Вышло сухо, скованно и никак. Мы ни разу не совпали по времени. Он открывал рот – я закрывала. И то же – наоборот. Упершись ладонями в его грудь, я заставила Ральфа отодвинуться.

– Не надо! Зачем ты напился? Чтоб переспать со мной?

Ральф со вздохом уперся ладонями в край столешницы. Его лоб уперся мне в грудь.

– Нет. Мне тоже херово… Из-за Кристины. Ну, той девчонки, которую я послал на аборт.

– Ты правильно поступил, – сказала я твердо. – И тетя прекрасно знает, как ты пробился. Ты – Штрассенберг. Ты один из нас. Никто из Штрассенбергов не будет брошен на произвол судьбы. А Кристинин ребенок – будет.

– А ты уверена?

Я замешкалась.

– Знаешь, я бы очень хотела, чтоб мой папаша отправил Джессику на аборт. Ты сам сказал то же самое, а значит, ты сам знаешь.

– Да, нет, не то… Что я Штрассенберг. Ты уверена?

– Мне Филипп сказал. А теперь я и сама вижу… Что?