Русло реки

Наконец, я оторвал взгляд от воротника мамы и посмотрел в ее глаза. Она увидела решимость на моем лице, потому что кивнула и указала на землю.

— На колени.

Я опустился на колени.

Мама сняла со своего воротника серебряные цветы.

— Какое имя ты примешь? — спросила она.

Обычно получение ранга было шансом получить новый эпитет. Но это нужно было обдумать, и я подумал о шиповнике с муравьями, который терзал меня по пути в Толукум.

— Веран Шиповник.

— Ты клянешься заботиться и оберегать горы Сильвервуд, защищать его ресурсы, поддерживать монархию, народ и союзников? — спросила она и добавила, отойдя от традиционной речи. — Или ту страну, где ты окажешься?

Проклятье. Я не думал, что эти слова меня растрогают. Но я столько раз стоял в стороне и слушал, как она говорила их другим…

Я сглотнул, пытаясь прогнать жжение из глаз.

— Да.

— Точнее.

— Да, Лесничая Сердцевина.

— Ты будешь верным королевской страже, лесной страже, слушаться старших и поддерживать товарищей?

— Да, Лесничая.

— Чем ты клянешься?

— Моя мощь — в моем усердии, — сказал я, во рту пересохло. Я все детство смотрел на слова, вырезанные над крылом стражи. — Моя честь в моей верности. Моя сила в моей честности.

— И мы придерживаемся этого, — обычно последнюю фразу кричали, и вопль звенел во дворе, все присутствующие отражали его. Но она сказала это просто, прямо. Толпа не ответила. Эхо опустилось глубоко в мою грудь, ощущалось большим, как каньон под небом перед нами.

Мама взяла мой воротник, потрепанный, пропитанный потом, и прицепила первый цветочек. Она повторила это с другой стороны и отошла. Ее воротник был с двумя бесцветными следами, где метки были с тех пор, как она получила их.

— Веран Шиповник, я связываю тебя с твоей клятвой и называю тебя членом лесной стражи гор Сильвервуд, — она протянула руку с кольцом с печатью сверху, вырезанный светлячок сиял в свете заката. Я склонился и поцеловал его.

Она подняла большой палец. Я встал, посмотрел на пространство между нашими сапогами, пытаясь подавить слезы. За ней солнце скрылось за краем каньона, добавив небу розовые и синие оттенки.

— Веран, — сказала она и прижала палец к моей груди. — Ты стоишь больше, чем думаешь. Для меня, папы, твоего брата и сестер, для людей вокруг тебя и для красивого и опасного мира, в котором мы живем. Но твое достоинство диктуется не тем, сколько ты достиг, и никто не любит тебя за то, что жалеет. Мы любим тебя за то, кто ты, — она нежно ткнула меня в грудь. — Не забывай это.

Я провел большим пальцем под глазами и шмыгнул. Я кивнул.

Она отклонилась.

— Ты знаешь, что ты добавил себе еще слой ранга? Принимаю это как мать, королева и Лесничая. Клятва была дана при свидетелях.

— Это слишком, мам, — хрипло сказал я, благодарный за ее знакомое поведение. — Кто свидетели? Куропатки?

Она в ответ опустила ладонь на мою голову. Она медленно повернула меня от заката к другой стороне крыши, где люк был все еще открыт.

На лестнице, упершись локтями в край люка, улыбаясь, стояла Ларк.

55

Тамзин

— Это должно отвечать требованиям, — сказал инженер, крутя деревянную ручку. — Прочный рычаг, пресс из свинца, — он указал на он указал на большую деревянную плиту пресса — он напоминал пресс Соэ для масла, но отличался, ведь был для другой цели. Плита была не круглой, как у Соэ, а прямоугольной. — Должен помещаться лист пергамента или бумага, которую можно сложить в двусторонний памфлет, — продолжил он. — Двадцать шесть строк на странице, — он указал на своего помощника, тот опустил металлическую печать в ведро с вязкими чернилами. Инженер повернул деревянную пластину, прикрепил бумагу, развернул ее обратно и опустил на печать. Бумага отлепилась с вязким шлепком, и он вытащил ее. Я забрала бумагу, с трепетом смотрела на линии ровного текста — пока что просто алфавит снова и снова, но алфавит еще никогда не выглядел так красиво.

Я удовлетворенно кивнула, вручила ему бумагу и ответила знаками. Соэ в паре шагов от меня — в шали, но уже не в бинтах — кашлянула.

— Тамзин говорит, что все как она и просила. Спасибо. Когда можно сделать больше?

— У меня есть еще два в мастерской, я хотел ваше одобрение до того, как делать больше, — инженер уже работал со мной много раз, и он вежливо смотрел на меня, пока отвечал, другие люди обычно о таком не думали — они смотрели на Соэ. Инженер задумчиво прищурился. — Схемы на месте, и я могу сделать шесть, которые вы заказали, в течение двух месяцев.

Я улыбнулась. Кулудреси, последний месяц года, си разделения богатства. Символизм радовал мое сердце поэта.

— Отлично. Спасибо вам и вашей команде за труд, — сказал Соэ.

Он поклонился.

— Это гениальный прибор, миледи. Я жду того, что много людей будут его использовать.