Русло реки

— Я отойду пописать, — сказала она. — Не иди за мной.

— И не собирался, — потрясенно сказал я.

Она пропала. Я потер руками лицо, ощущая себя немного глупо, немного раздраженно, а еще немного покачивался, говоря себе, что это было от воспоминаний, как она била меня по лицу щитом или тыкала мне в грудь рукоятью меча, а то и заводила руку за спину за то, что я был близко. А потом я вспомнил ее лицо в дюйме от моего, озаренное светом солнца, а потом она прижалась к моим губам в поцелуе, бандана сминалась между нами.

Она уточнила пару дней назад, что это был не поцелуй.

Так она отвлекала меня, чтобы украсть светлячка, и она извинилась. Мы оба извинились за неприятности — намеренно причиненные или нет.

Извинений было много.

Я напомнил себе, что бывало, когда я приближался. Гремучая змея была неправильным сравнением. Гремучая змея нападала с неохотой. Она гремела, отпугивая людей.

Ларк кусала первой.

Нужно было помнить это.

Потирая ладони, я пошел в лес готовить лошадей.

17

Тамзин

Прессы Соэ для масла не отличались от других — большой винт удерживал широкую деревянную пластину над чашей. Длинная деревянная ручка вставлялась в слоты в винте и двигала его вниз. Ручка выдвигалась, вставлялась в следующий слот и снова двигалась, пока пластина не давила на то, что было в чаше. Окошко открывалось, и в ведро стекала жидкость — в этом случае сок из ягод салал.

— Тебе нужно быть готовой поменять ведро, когда предыдущее наполнится, — сказала Соэ Яно, поднимая корзину ягод. Она взглянула на меня, стоящую неподалеку, словно я могла быть полезной. — Тамзин, если хочешь, установи ситечко над большим котлом там.

Это дело заняло три секунды. Я огляделась в поисках другой работы, но не знала тонкости давки, и вряд ли я могла помочь. Я стояла, растерявшись, на краю комнаты. Пока Соэ сыпала ягоды в чашу самого большого пресса и поднимала деревянную ручку. Она вставила ее в первый слот и потянула к себе, как весло. Винт заскрипел, опускаясь. Она убрала ручку, вставила ее в другой слот и снова подвинула.

Еще несколько движений, и мы увидели, как течет первая струя темно-красного ягодного сока из отверстия. Струйка стала ручьем, наполняла ведро темной пенной жидкостью. Яно опустился на корточки с пустым ведром наготове. Он поменял ведра, но недостаточно быстро, и струйка сока попала на пол, уже лиловый от прошлых луж.

Он поднес ведро к котлу, стал лить сок через марлю. Я придерживала котел, хотя это не требовалось. Соэ поправляла пресс каждую минуту. Яно поменял еще три ведра. Я стала вытирать лужи сока, и одна задела пергамент, который Соэ использовала для ярлыков. Я погладила его ногтем мизинца, нарисовала узор, словно вела пером по чернилам.

— Эй, — позвала я Соэ, когда она стала поднимать винт. Она подняла голову и увидела, что я держала квадрат пергамента. Хотя это был не пергамент. Я проверила слово. — Бумага? — осторожно спросила она.

— Да, бумага, — подтвердила она, снова вставила ручку в пресс. — Я получаю ее от старьевщиков у мельницы в городе. Обрывки льна ткани. Дешевые. Подходит для ярлыков, потому что не сминается как пергамент. И печати хорошо сохраняются, — она подняла пресс и убирала остатки ягод из чаши, сыпала в ведро для своих индеек.

Я потерла бумагу большим пальцем. Она была не такой гладкой, как пергамент, но я видела, что Соэ имела в виду — бумага не становилась волнистой, как пергамент порой от чернил, зернистая бумага впитывала ягодный сок. Я росла в кабинете писаря, где работали мои родители. Я видела бумагу раньше, она ценилась за ее дешевизну, но обычно ее не брали богатые клиенты, предпочитающие вид и прочность пергамента. Бумага использовалась для объявлений или рекламы, ведь создавали много копий. Дешево. Быстро. Легко.

Я посмотрела на полку, где Соэ хранила печати для товаров. Плоские деревянные бруски с вырезанными зеркальными отражениями слов, типа «орех», «хвоя» и «черника». Я подняла одну печать с пола, может, потому что она появилась в той строке, что пришла ко мне посреди ночи. Дождь не мог промочить сухую землю. Я обмакнула печать в лужу сока, сохнущую на дереве.

Я прижала ее к бумаге, давила и давила, пока чернила впитывались.

18

Ларк

Я не думала, что что-то могло быть больше стен каньона в Трех линиях, пока мы не прибыли к тени леса красных деревьев.

— Свет, — выдохнул Веран. Он повторял эту фразу последние полчаса, вытягивая шею, глядя по сторонам, даже не сжимая поводья, разглядывая высокие стволы. Я тоже так делала сначала, щурилась, глядя на верхушки, скрытые туманом, но теперь опустила голову. Ощущение, что я была в клетке, росло в моем животе, и я не могла от него избавиться.

— Это все… живое? — спросил я глупо.

— Живое, — сказал он, а потом… — Чудесный Свет!