Русофил

Я немедленно обратился к нашему послу в России. Он предложил: “Приезжайте, мы вместе поедем туда”. Я начал собираться, но чуть позже он перезвонил и сказал: “Есть возможность освободить её с помощью влиятельного олигарха, Березовского. Он обещает позвонить русскому главнокомандующему”. Я знал имя Березовского, естественно, но не больше. И ответил: конечно. Ну, эффект был. Во всяком случае, машина опять приехала в то село, где Анн скрывалась без документов, и ультимативно предложила отправиться в главный штаб, где уже ждала группа иностранных журналистов, которых предупредили, что будет сенсация. Так окончилась эта авантюра, которую мы, родители, переживали в каком-то невероятном стрессе. Впоследствии Анн была в Чечне ещё много раз.

Конечно, сейчас республика полностью изменилась. Там, где были руины, всё блестит роскошью и золотом. Но что происходит внутри семей, за закрытыми дверями? Я не знаю.

После Чечни у Анн была Средняя Азия. Потом Афганистан. Ирак. После Ирака – Франция. Анн всюду собирала материал одним и тем же образом: живя не в гостиницах, а в семьях. Когда речь зашла о поездке по Франции, я ей сказал:

– Ну, Анн, это невозможно. И в Ираке, и в Афганистане, и в Чечне ещё существует гостеприимство в античном смысле этого слова. Кто бы ни постучал – гость, чужой, – открывай дверь. А мы во Франции об этом давно забыли, и каждый запирает свою дверь на множество засовов.

Но, вопреки моим опасениям, ей удалось проехать через всю страну, пожить в семьях – и написать очень интересную книгу, вышедшую между первым и вторым туром последних президентских выборов во Франции. Когда шансы Макрона были ещё не так очевидны, а поражение Марин Ле Пен не так гарантировано. В название книги вынесен вопрос, который задавал тогда себе каждый француз: “В какой стране мы живём?”. В стране, где победит Марин Ле Пен или президентом окажется молодой политик Макрон, сломавший все стереотипы?

Кстати, Макрон какое-то время работал с философом Полем Рикёром в редакции католического ежемесячника “Эспри”. Конечно, Макрон не писатель. И я не думаю, что он захотел бы писать романы, но зато он интересуется философией, чувствуется, что он хорошо знает работы Рикёра. И любой наш политический деятель в какой-то момент хочет написать книгу, потому что аура писателя почтенна, а венец президента недостаточен. Помпиду был профессиональным университетским человеком, Ширак увлекался словесностью в целом и русской поэзией в частности.

Вадим Козовой послал Шираку свою поэтическую книгу, написанную по-русски. И через какое-то время позвонил мне по телефону и с тайной гордостью сказал:

– Знаешь, я получил ответ от президента! И он мне на четырёх страницах объясняет, что мои стихи звучат колоритно и музыкально, “как они не звучали со времён Веневитинова”.

Я не поверил.

– Вадим, прошу, не шути так. Веневитинова даже в Сорбонне не изучают.

– Я тебе покажу.

И действительно, впоследствии предъявил мне письмо.

Дело, видимо, было в том, что учитель русского языка у Ширака (которого мы знали, потому что он всегда торчал в знаменитой книжной лавке у “Пяти континентов”) любил Веневитинова. И тогда я сказал Вадиму: “Хорошо же, тогда я тоже пошлю книгу Шираку”. Я отправил книгу “Россия: год первый, или О трудности выходить из долгого деспотичного режима”; подзаголовок на манер восемнадцатого века. И представьте себе, получил ответ на четырёх страницах. Это было время, когда Ширак уже перестал быть мэром и ещё не стал президентом; все думали, что его карьера закончена – ошибались.

Веневитинов – поэт московский, петербургского в нём почти ничего нет… И я раньше был теснее связан с Москвой, чем с Ленинградом. Очень любил и ту прежнюю интеллигентную Москву семидесятых, и хаотическую Москву перестроечного времени, и обновлённую Москву начала двадцать первого века, сумевшую восстановить разрушенные уголки, такие как Зачатьевский монастырь. Но теперь я себя чувствую дома в Санкт-Петербурге, на Галерной улице, где живу часть года и (благодаря Ирине Вербловской) имею представление обо всех жильцах этого дома с момента его постройки.

Я довольно хорошо изучил этот город – от Васильевского острова и Новой Голландии до Литейного квартала, где находился Европейский университет, в котором я одно время преподавал и состоял в попечительском совете. Очень люблю коллег, студентов, атмосферу этого университета, долгое время занимавшего потрясающее место – мраморный дворец княгини Юрьевской, морганатической жены Александра II. Там замечательные салоны, витая маленькая лестница, чтобы император мог подняться в спальню графини без ведома слуг… К сожалению, здание у Европейского университета отобрали, но хоть преподавать опять разрешили, и на том спасибо. Хотя был момент, когда я находился в состоянии ужаса – политическое уничтожение Европейского университета казалось почти неизбежным, и это было бы непоправимо.