Русофил

Вот Валентин Распутин, которого я тоже переводил, – он был человеком чутким и уязвимым. Во всех отношениях. Я очень люблю его прозу, его талант, внешне скромный, но богатый внутренне. В позднее брежневское время его пригласили в Нью-Йорк, где потащили на пресс-конференцию. Ну, естественно, это американская пресса, жёсткие вопросы. Как обстоят у вас дела с правом на изучение иврита? На еврейскую эмиграцию? (Это было время отказников.) Он растерялся, не мог отвечать. И решил, что стал жертвой каких-то профессиональных русофобов, которые хотят выставить его главным советским антисемитом. Конечно, это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Есть такой тип русского человека, который мы называем “русский европеец”. А он был именно что русский неевропеец. Он не мог ощущать себя счастливым в Европе, пересекая родную границу.

Или совсем другой, казалось бы, человек, диссидент Анатолий Краснов-Левитин, который эмигрировал в 1974-м, а потом поселился в Швейцарии. С ним мне было очень интересно поговорить, поскольку он историк обновленчества, и благодаря ему я немножко лучше стал понимать это церковно-политическое движение двадцатых годов. Но Краснов-Левитин тоже был глубоко несчастен на Западе. Ну, полное незнание языков. И неумение-нехотение учить их. Затем жизнь в Люцерне. Это красивый город, где разворачивается сюжет великого рассказа Толстого. Но любоваться красотами там было можно, а вести ночные разговоры на манер русских мальчиков нельзя, не с кем. Так что он говорил по телефону с другом в Австралии. Говорил часами. В то время не было скайпа, мобильной дешёвой связи тоже не было. И хотя протестантская церковь регулярно выплачивала ему неплохое пособие, он всегда был в долгах.

Я его спрашиваю:

– Ну как же так? На что вы тратите?

Отвечает:

– Вы знаете, телефон здесь очень дорогой.

Продолжаю расспрашивать, узнаю про эти ночные звонки в Австралию, советую:

– Знаете, это надо прекратить. Телефон в Австралию действительно разорит вас, и не останется ничего ни на картошку, ни на хлеб насущный.

Бесполезно. И он в конце концов покончил с собой. Это не стопроцентно доказано, но, скорее всего, дело обстояло именно так. Была буря на озере. Он отправился в самый конец пирса и, судя по всему, бросился в воду. Абсолютно фрейдовский случай полной неадаптации к Западу.

Особый случай – Дмитрий Сергеевич Лихачёв; он чувствовал современный мир, многое в нём принимал, никогда от него не прятался, но иногда просто не хотел преодолевать внутренний барьер. Я долго его убеждал, что ему стоит съездить в Японию. Он упирался как мог, но в конце концов удалось найти довод.

– Дмитрий Сергеевич, как вы посмели написать книгу “Поэзия садов”, не ознакомившись с японскими садами? Это всё-таки абсурд. Вы прекрасно знаете английские парки, французские парки, Петергоф. Ну а сады в Киото? А сады дзен?

– Ну хорошо, я готов, но не могу лететь туда без дочери.

– Они пригласят вас с дочерью.

Мы вместе оказались в Японии, осмотрели несколько садов в Киото. Лихачёв пользовался невероятным пиететом у японцев: во-первых, он в любой компании оказывался старшим; во-вторых, он был целый академик; в-третьих, имел внушительный вид. Он ничего не написал о японских садах, но видеть, как японские историки относились к нему, было очень трогательно.

В девяностые годы я приглашал на летний триместр многих лекторов из России и (реже) Украины: у кафедры был на это отдельный небольшой бюджет. Читать нужно было по-русски, а не по-французски и не по-украински. Мои гости жили в престижном месте, напротив дворца Объединённых наций, на прекрасной вилле с садом, которую Рокфеллер оставил в наследство университету. Сад был, правда, запущенный, полудикое место, заросшее сорняком, но вилла шикарная. Ректор не знал, что с ней делать, как её получше “загружать”, – я этим воспользовался, получил гостевую комнату.

Сторожиха была испанка, мадам Фальси; она даже стала учить русский язык из любви к своим жильцам: Сергею Аверинцеву, Андрею Зализняку, Мариэтте Чудаковой. Аверинцева она сначала невзлюбила, потому что увидела у него значок депутата и решила, что он коммунист. Но позже души в нём не чаяла.

Ну, иногда она была встревожена. Например, одним выдающимся украинским интеллектуалом, актёром, философом, который привёз с собой шмат сала, самогонку… По ночам он читал книги в роскошной университетской библиотеке, заканчивал к утру, когда приходила уборщица, пешком возвращался на виллу, выпивал на общей кухне рюмку самогона, закусывал салом. И долго отсыпался.

Однажды мадам Фальси мне позвонила:

– Господин Нива, вы знаете, ваш гость решил покончить жизнь самоубийством!

– Что вы такое говорите, госпожа Фальси? В каком смысле?

– Он ведёт совершенно нездоровый образ жизни: ест это ужасное сало, и больше ничего. Я боюсь за него. Это плохо кончится. Вы должны вмешаться.

Пришлось поговорить с коллегой:

– Вот даже мадам Фальси обеспокоена. Обещай мне, что ты будешь есть нормально и работать не каждую ночь.