Русофобия. История изобретения страха

В России работа Кюстина была немедленно запрещена, что сделало её одной из самых читаемых в светском обществе в сезон 1843–1844 годов[943]. Хрестоматийной на много десятилетий вперёд стала фраза А. И. Герцена о «самой занимательной книге, когда-либо написанной иностранцем о России».

На книгу был наложен «обет молчания», а с публичным протестом на русском языке выступил только Алексей Степанович Хомяков. Вот как описывал реакцию на книгу при российском дворе поверенный в делах Франции в России барон д`Андре, сообщавший министру иностранных дел Франсуа Гизо 30 июня 1843 года из Петербурга: «Две темы в эти дни были самыми обсуждаемыми: первая — это успех армии герцога Омальского (один из сыновей короля Луи-Филиппа, ведший военные операции в Алжире — Н. Т.), он был замечателен; вторая — книга Кюстина о России. Эта работа весьма занимает публику. Книга очень разгневала двор. Император всю неделю говорит только о ней. Главы из неё он читал вечерами в семье, выбирая преимущественно те места, где говорилось о нём лично. Сначала он хотел позволить свободно циркулировать этой книге <…> Но ему посоветовали обратное. И цензура наложила запрет на все экземпляры, поступившие в магазины, однако изъяли не все книги. В результате её читали с большим любопытством и соглашались, что она содержала много правдивых и тонких наблюдений. И, однако, досадно, что эти истины были сказаны в тот момент и человеком, которому был оказан такой приём императором. В будущем будут более осмотрительными к путешественникам, заподозренным в стремлении писать»[944].

Многие русские, среди которых были представители высшего света, признавали, что книга содержала «много правды», но осуждали неделикатную, несвоевременную и оскорбительную публикацию. Граф Е.Ф. Канкрин, министр финансов в 1823–1844 годах, писал 5 июня 1843 года: «…Я никогда ещё не видел подобного нагромождения ложных сведений, подобной мешанины правды, полуправды и лжи <…> Часто бывает, что путешественники сравнивают ошибки у других с состоянием своей страны, и это простительно; но трудно понять, откуда у маркиза такая дикая ненависть к России <…> Но, по правде говоря, кто бы читал, кто бы издавал книгу о России, если бы в ней хотели сказать правду? Конечно, есть много правдивого в этой работе, но эта правда настолько сильно смешана с ложью, даже с абсурдом, что не имеет никакой ценности, а в философии автора не остаётся здравого смысла»[945] .

* * *

О книге маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году» написано множество исследований. Наверное, она является самой известной и самой скандальной книгой о России. Так, Э. Каррер д’Анкосс называет её «влиятельным бестселлером» о России[946]. По словам историка, «…в душах людей даже в конце XX века сохранялся страх, который испытывал Кюстин на протяжении всего своего российского путешествия, и это чувство продолжает определять современное восприятие России»[947].

По этой книге судили и судят о нашей стране по сию пору, из неё выдёргивают цитаты как в пользу России, так и против неё. Однако можно ли считать выводы, сделанные Кюстином, не говорившим по-русски, пробывшим в России только два месяца, посетившим лишь четыре города, объективными и обоснованными? Составил ли он адекватное представление о стране, её народе и политических нравах? Как справедливо подчёркивает П.П. Черкасов, «…автор и не ставил перед собой столь широких задач. Ни народ, ни русская культура его не интересовали. Зато государственная система и политические нравы, утвердившиеся в Российской империи, вызывали нескрываемый интерес у путешествующего литератора, равно как и живые символы этой системы — придворные, министры и чиновники»[948]. Сам Кюстин, предваряя упрёки в том, что за короткий срок он вряд ли мог серьёзно узнать Россию, писал так: «Действительно, я мало повидал, но многое угадал»[949].

Как отмечает А.Р. Ощепков, Кюстин «предложил модель описания России, основанную на демонизации „Другого". Ему удалось не просто положить конец той „фундаментальной двойственности" (М. Кадо), которой было отмечено восприятие России в докюстиновский период, не просто демифологизировать Россию, разрушить тот миф о России — оплоте порядка и „священных принципов" монархизма, который создавали и культивировали французские легитимисты, но демонизировать образ нашей страны в сознании Запада»[950].