Русология (СИ)

Ожил в кровати. Стрелки не двигались. Но раз в окна закат, что ж - вечер? Сын у себя? С ним Ника?.. Вспомнилась Анечка. Мой испуг стал таков, что хотелось на кухню, где всё случилось, чтоб убедиться, что тварь исчезла. Мстительность, грезил я, обернулась в ней жалостью - не ко мне, к Беренике. Ведь и она мать... но ведь мать - пьяная! Я напрягся, глядя на дверь... Уснул... А пришёл в себя от шагов, но странных. Сын с моей Никой так не ходили... Вот ручка дрогнула, дверь подвинулась в ширь лица.

- Кто?

Дверь распахнулась.

- Здрасьте.

- Кто ты, скажи мне.

Вместо ответа в комнату впала дева-нимфетка лет под тринадцать в узеньком свитере, в новых джинсах.

- Кто и зачем ты?

- Я сублимация, - отвечала мне.

Подтянув одеяло, я тихо молвил: - Так... так не может быть. Не могли тебя так назвать.

- Алина.

- Как ты здесь? Кто привёл?

- Кто? Вера.

- Но для чего?

- Вы знаете. - Подошла и уселась, чтобы дотронуться. - Вам записка.

- Мне?.. Ну, читай её.

Развернула бумагу детскими пальцами. - 'Напоследок второй мой дар: Сублимация. Кончи мир. С заграницы ли, с того света. Твой верный Марка'... - И улыбнулась. - Он дядя Гоша. Мы с ним ходили в банк и в 'Макдональс'. Он говорил мне...

- Ты здесь давно?.. - Я сдвинулся и, надев халат, вышел. Папки, где тайна, все на рояле. Найдены... Значит, Ника узнала и меня бросила; а сын с нею? Наверное... Я пробрёл к окну. Тополя рядом - в почках, снег же растаял к пущему празднеству. Верещали синицы. И, хоть закат умягчал пейзаж, стылость ветра и плюс пять Цельсия отрезвляли. Сколько же дней прошло?

- Дата? - бросил я, волочась в постель. - Май, апрель, март?

- Тридцатое. Ну, апреля.

Май почти... Проболел, значит, долго...

Девочка села, чтобы скользнуть ко мне даром Марки. Я ведь спаситель: истину миру дал, как Аврам, что дал умыслы, в том числе порчу дев познаванием: 'И познал Адам Еву'... Но я есть смерть затей Авраама! Я зачинаю жизнь, уводя из лжи! Ведь я русский с яростным, Л. Толстой сказал, исключительно русским чувством презрения ко всему человеческому, условному. Я постиг, что пускай мир сразил меня, но и сам облез: в нём нет Ники, нет Родиона, нет уже сына, Марки нет... и нет многих. Мир редуцировал, исчезал иссякая. Вдруг мир потёк к чертям?!

Я почувствовал плоть.

- Нет.

- Ладно... Я позвоню тогда? И меня заберут... А телек? Можно включить? Там мультик. - Девочка встала.

Сумрак сгустился, город стал мрачен. Дрожь сотрясла меня. Не затем ли скудел мир, что я кончался? Я карабином подпёр висок. Застрелюсь... И плоть сгинет; слово же порскнет - хоть в эту девочку... Чёрт с ним. Мне уже незачем, и желаний нет. Проигрался... Только пусть логос в ней (в должной вскоре быть Верочке, коль она мне - Алину волею Марки), пусть этот логос вместо нотаций возится с трупом, ха! 'А учителя жизни кончили'... Про меня как раз... Палец сполз к крючку. Надавить - и ни норда, ни мук, ни слови. Мне будет вакуум, а ему в рыжей Верочке вообще шиш: едет к побитому, чтобы учить того?! Дудки! Тот в архетипах!

Дудки вообще то бишь!

Я откинул ствол. Хрен ему. Чтобы истина сгинула? Чтобы мальчик иззябнул? Мальчик ждёт! С сердцем, бьющим в висках, я выбрел, взяв карабин, влез в 'ниву', тронулся. Я страж правды и должен долг свершить.

XIX

У анечкиного ларька я вылез и подождал, чтоб парочка отошла. Приблизился.

- Денег, Анечка, дай мне... сколько не жалко... Нет и моей семьи. Ты смогла. Разболтала.

- Вы бы ударили в неё... в библию?

- Будь уверена.

Деньги ткнулись мне в пальцы.

- Врал, что помочь смогу. Извини меня... - Я увидел с ней внука. О, сколько мальчиков!

На сидении я пришёл в себя и поехал.

В ночь с межрайонки я сполз на поле в чахлой стерне близ Квасовки и катил вниз, выключив двигатель, в колеях от фар... Мой участок... Странный разъезд в саду я счёл призрачным, сходно сам вдруг прореженный как бы сад... Закваскинский флаг в прожекторе... Что, он здесь? Он ведь раненный?.. Я пробрёл в дом. Вновь были воры и раскидали хлам. Впрочем, мой карабин со мной... И мой мальчик. Думают, нет его? Но он - здесь. Между нами не даль уже, ощущаем друг друга; завтра мы... Как: 'отцовская, - он сказал, - любовь?' Здесь мальчик, также и истина. Если я не устрою им здесь урочища, то всё сгинет... Флаг и разъезд в саду - знак беды...

Утром стали петь птицы. Я посмотрел на пол, где нашёл с сыном стрелку... О, точно век протёк!..