Russian Disneyland

– Не только закурить, – улыбается Леонид, – прошу на балкон! – и широким жестом (хоть и репетированным у зеркала, но всё же отчего-то внутренне выходящим не так сильно уж широким, честно говоря) приглашает гостей.

– Ну, ты даёшь, валет! «Сынок, это море…» – «Иде?!», – декламируя дежурные строчки из дурацких анекдотов, Мирза не может понять и поверить, что лучшие места приготовлены именно для них, к какому-либо вниманию вообще непривычных. – Куда, Рая, Раиса, тормоз, мазафачка?!.

Яха, Сажечка и Папаша уже восседали за почётным столом, но не мощно и основательно, а как-то на прилепках, и спешно, как будто вот-вот у них всё отберут, хряпали водочку, выразительно морщились, занюхивали и закусывали. Тут любивший пофантазировать Леонид Морозов осознал, что все его сценарии и затеи и планы мало чего стоят. Вот они сидят, жрут, даже не чокаясь, не радуясь и мало что осознавая, и не нужна им ни приветственная речь, ни «аттракционы», ни само ибупрофенство-атитекторство… Они даже не подзывают его: мол, Лёньк, Ган, давай, прибухни с нами!.. Хотя… дух сей всё же русской натуре присущ и возникает тут и там сам собою… Главное – начать…

Подозвал Бадорника, чтоб тот включил микрофон. Встал и, волнуясь и покачиваясь, обратился к залу, на ходу понимая, что собрались тут абсолютно все – как в любой выходной в клубе, и по хрену зачем и за чей счёт, «платить» никто ни за что не собирается, а «аттракционы» и «конкурсы» на одних пьяных сегрегатах, если их не будут урегулировать и скрашивать визгливые умильные учтиля и их не совсем ещё перезревшие доченьки (именно этих двух категорий здесь почему-то и не присутствовало; а где же девочечки-то наши – в клубе?!. здесь почему-то только обтёршиеся уже, состоявшиеся, всем известные мадамы…), невозможны как таковые. Все не слушали, перебивали, выкрикивали непотребщину и самопровозглашённые тосты не по теме, а Папаша сидел красный, безо всякого преувеличения, как рак, выкатив остекленевшие глаза, словно неживой, а где только что бывший в наличии Шлёпа вообще непонятно – не факт, что не валяется в луже на углу или под кустом в оградке, замерзая, блюя, барахтаясь в прямом смысле слова, пытаясь (или уже не пытаясь) встать…

Морозов внутренне дрогнул, болезненно, до резей в глазах обиделся (ведь хотел для всех, хотел для Яночки, чтобы Яночке, с Яночкой…), но сделал над собой усилие и, притянув микрофон прямо ко рту, громко провозгласил, всё же закончив эффектно и усмешливо-пафосно: «Так выпьем же, друзья мои, односельчане! Да здравствует праздник! Праздник жизни! Ебись – всё – конём!!!»

Тут вместо заготовленной мрачноватой фонограммы «Агаты Кристи» «Поиграем в декаданс…» позвучали слова прямо в тему:

Сегодня хуже, чем вчера —
Всё задом наперёд…

– и Ган и его друганы поняли, что рванула следующая песня, дробно-ритмичная «Ни там, ни тут». И тотчас же они, не сговариваясь и не мешкая, наученные затеями своего негласного предводителя, вскочили из-за стола и давай выделывать, рьяно-пьяно подпевая истеричному:

Я пацелую провода —
И не ударит меня ток!..
Заводит молния меня —
Как жаль, что я её не смог!..

Естественно, что «смог» звучало как какой-то «мох», и тогда в начале удачно пелось «не ударит меня Бог». Но всё это было в сознании одного человека…

Тут пустились в пляс и многие другие, даже от кого не ожидали. Появились Яхин отец Левон и хромой-одноногий Костыль, люди уж совсем в годах и вплотную жрущие, и начали отплясывать что-то навроде цыганочки, дробно отстукивая – три пятки галош на валенках, один железный набалдашник и один какой-то резиновый! – и конечно, общёлкивая себя ладонями, и припевая на куплеты, которые тоже русско-надрывно орали их неразумные дети и «дети»

(Зимою будет веселей —
Нас пустят в рай!
Зимою будет холодней —
И пускай!!!),

хорошо ложившиеся на ритм самые непристойные частушки, и конечно, присвистывали:

На х… нитки не мотай —
Это не катушка!
В ж… у тоже не давай —
Это не игрушка!

Потом по волеизъявлению Змия запустили «Сепультуру», и все, как и предполагал Морозов, сразу застопорились, растерялись, приосанились, да и поосели обратно за столы…

Тут Морозов жестом убрал музыку и вновь обратился к народу. Он провозгласил Яху и Мирзу своими помощниками-распорядителями, и вверил в их красные потные и желтоватые маленькие с обгрызенными грязными ногтями руки весь вечер, а именно: управление-понукание одним С-ором. (Серёга что-то всё приватно обговаривал с Белохлебовым, очень увлечённый, мало в чём участвуя.) А сам он захотел выйти обойти вокруг школы – помочиться на угол, посмотреть, где Шлёпа, горят ли окна у бабани, и главное – нет ли поблизости Яночки, не раздаётся ли в весеннем невыносимом воздухе её звонкий звёздный смех… может быть, добежать, не одеваясь, доскользить по бугристому насту, даже до клуба…