Руссиш/Дойч. Семейная история

Добрую и кроткую Полинку отец по понятным причинам любил больше шаловливой и егозистой старшей дочери. С ней связывал будущее семьи. Полина закончила исторический факультет МГУ и в настоящее время там же работала над кандидатской диссертацией по Древнему Риму. Всем была хороша дочь, а вот подобрать ей парня по нраву оказалось делом тернистым.

– Ну не по мне он, пап, – тихо сообщала она отцу, отвергая очередного претендента. У одного не нравились глаза, у другого нос. У третьего изо рта пахло, четвёртый не имел ни малейшего представления о жизни в Древнем Риме, а с пятым вообще ни о чём поболтать невозможно было.

Самым обидным для Долгоруких стал категорический отказ дочери связывать свою судьбу с сыном их давних друзей Игорем Шерстюком. Те жутко обиделись. Но что делать? Сердцу ведь не прикажешь! Многоопытный генерал совершил явную ошибку, когда не поленился позвонить другу и выяснить его мнение по Максиму Селижарову. Тот должен был его знать по Берлину. Генерал не обозначил прямо причину своего интереса, но приученный распознавать явления с быстротой молнии полковник Шерстюк понял всё правильно. Он дал запрошенному лицу положительную характеристику, хотя на деле его так и подмывало выдумать нечто, чтобы утопить юнца. Оставалось только скрипеть зубами. Причём во второй раз.

Первый случился тогда, когда не срослось с Максимом у дочери Оленьки. В Москве Шерстюки неоднократно пытались завлечь парня к себе домой. Удалась эта авантюра с пятого или шестого раза. Втрескалась милая

девушка в добротного красавца с ходу и по уши. Вот только тот остался к потенциальной невесте целиком и полностью равнодушен. По совету родителей использовала дочурка разные методы, чтобы уложить Максима в постель. Да всё не впрок. Никак не соглашался – ни на трезвую голову, ни после рюмки. У Ермолая Евграфыча даже закралась мысль, той ли он ориентации.

И вот теперь, наконец, всё стало ясно, всё встало на свои места.

– Какой же, однако, подлец этот Селижаров! Какой мерзавец! – кипел от гнева, подбадриваемый супругой, Шерстюк. – И здесь, знать, выкобениться захотелось? На генеральский медок пчёлку кусачую потянуло? Полковника, стало быть, мало? Ну, сука бесстыжая, погоди! Придёт время, поквитаемся…

Между тем сам Максим был совсем не в курсе того, что его ожидает. Приглашение Сергея принял, но ничего необычного в этом жесте не увидел. Ходить в гости друг к другу в Москве было в ту пору явлением достаточно распространённым. Холостого Максима частенько звали к себе домой сослуживцы постарше, кто, не без того, с задней мыслью – познакомить с родственной особой женского пола, кто просто так, подкормить парня-бобыля. О женитьбе он «в принципе» задумывался, но, помня заветы Василия Акимыча, реализовывать планы на создание семьи не спешил.

Перед походом в гости Максиму удалось в магазинчике «Овощи-фрукты» на Арбате по случаю раздобыть бутылку раритетной «Хванчкары», а в цветочном киоске перед метро «Смоленская» голубой ветки разжиться, отстояв длинную очередь и переживая, достанется или нет, «букет» из тощих пяти красных гвоздик в целлофане. Такие возлагали обычно на братские могилы. Но, увы, Москва 1979 года готовилась ко встрече обещанного Хрущёвым коммунизма, переименованного Брежневым в «Олимпиаду-80», и ничего лучшего предложить не могла.

В массивном доме на Таганке Сергей, не предупредив, повёл не в собственную квартиру, а к тестю. Максим обомлел. Обитель сестры с мужем-замминистра составляла тоже не хилые полторы сотни квадратов. Но таких просторных жилых площадей, как у Долгоруких, зашкаливавших, наверное, за две сотни метров, ему пока ещё нигде лицезреть не доводилось. То была даже не квартира, а нечто, напоминавшее царские покои в Эрмитаже.

Его встретили нарочито приветливо. По лицам трёх сестёр Максим сразу же распознал, кто есть кто. Юрий Михайлович и Роза Соломоновна буравили гостя взглядом, как гиперболоид инженера Гарина. «Хванчкару» в знак уважения к гостю поставили на изящный комод века этак восемнадцатого. Разливали мозельское белое и красное австрийское, из Бургенланда.

Стол был заставлен разнообразными закусками. Ничего подобного в московских магазинах в открытой продаже Максим не видел. Часть этой вкуснятины, как он понял из отдельных реплик, приобреталось в каком-то полулегальном распределителе на улице Грановского в качестве некоего наркомовского пайка. Другую половину обеспечивали заботливые ведомственные квартирмейстеры.

За ужином шёл обстоятельный разговор. Временами он, правда, скорее походил на допрос в губЧеКа подозреваемого в связях с троцкистским подпольем или на собеседование в ЦК с кандидатом на важный партийно-правительственный пост. Ответы Максима на вопросы «что, где, когда» генерал тщательно сверял в уме с данными, содержавшимися в досье. Но Максим показал себя молодцом. Ни разу не опростоволосился, как будто его, засланного за кордон разведчика, враги испытывали на детекторе лжи.