Руссиш/Дойч. Семейная история

Несмотря на крайнюю стеснённость, неприспособленность условий труда и бытовую неустроенность (строительство нового посольского комплекса только-только вступало в практическую фазу) в этом большом общежитии царила совсем другая – добрая психологическая атмосфера. Редко кто запирал квартиру. Дружили по интересам, небольшими компаниями. Но праздники – Новый год, 8 Марта, Первомай и 7 Ноября праздновали вместе, вскладчину. И муторной подготовкой праздничного стола с непременным салатом «Оливье» советской рецептуры занимались сообща, всей командой, без разделения на «чистых» и «нечистых», «дворянскую» дипломатическую кость и «холопский» обслуживающий персонал. В покое оставляли только посла с супругой. Ну а в разгар торжества пьяненький хор в пару сотен душ затягивал любимую «Но от тайги до британских морей…» и по личному пожеланию самого Чрезвычайного и Полномочного – «Артиллеристы, Сталин дал приказ…» или «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина…».

Немногие загранпредставительства СССР за все годы их существования могли бы похвастаться столь полноценным и незаурядным коллективом, который собрался под крышей советского посольства в Бонне образца начала 80-х. Он, правда, ничуть не походил на этакое образцово-показательное подразделение строителей коммунизма в отдельно взятом посольстве с молодцеватыми лицами, мускулистыми фигурами и благородными мыслями, как их обычно изображала советская наглядная агитация.

Но тот заезд выдался действительно каким-то особенным, необычным, весьма гармонично сочетавшим и зуб-

ров германистики, и горячую, полную сил и энергии, амбициозную молодёжь. Кое-кого Максим знал по Берлину, кого-то по Москве, с большинством начал общаться уже на рейнских берегах. Через некоторое время число знакомых лиц увеличилось. Прибыл подженившийся Витька Осокин с женой Татьяной. А на роль второго лица в резидентуре КГБ направили Шерстюка.

Максим считал, что Ермолай Евграфыч и Мария Фёдоровна затаили на него обиду вследствие несостоявшейся помолвки с доченькой Оленькой, которую они боготворили. Но, к величайшему его изумлению, ничего злопамятного в отношении к нему с их стороны не просматривалось. Они по-прежнему источали доброжелательность и дружелюбие.

Максим связывал такое расположение со стараниями тестя. Юрий Михайлович на самом деле просил давнего друга присмотреть за «моими». Роза Соломоновна в свою очередь взяла слово от подруги Маши, что та при необходимости поможет Поленьке полноценно войти в круг обязанностей жены и хозяйки.

– Надеюсь, Машуль, дорогая, что история со сватовством Игорька уже поросла травой и ран не оставила. Мы-то с Юркой, ты же знаешь, были обеими руками «за», но Полька заупрямилась. Ну что, скажи, мы могли поделать? Так что не обессудь.

– Господь с тобой, Розочка. Разумеется, мы всё понимаем. Вам не следует ни о чём беспокоиться. Даже не заикайтесь. Всё у молодых сложится с нашей помощью самым лучшим образом.

Полине в Бонне нравилось всё, кроме её собственного имени. Ещё с детства ей втемяшилось в голову, что имя, выбранное для неё родителями, никак ей не подходит. Она пыталась называть себя по-другому. Вначале родители относились к этим капризам снисходительно. Но когда при получении паспорта дочь попыталась было заменить «Полину» хотя бы на «Аполинарию» (которая якобы больше подходит к отчеству «Юрьевна»), отец твёрдо заявил:

– Вот будет у тебя своя семья, меняй, что хочешь, можешь и «Юрьевну» на «Аполлоновну» заменить. Но пока – однозначно нет!

Статус супруги второго секретаря посольства пока также не позволял пойти на этот шаг. Но от своего намерения хрупкая девушка с мальчишеской стрижкой не отказалась. Полина прибыла в посольство с двумя верными друзьями. Одного из них звали Гоша. Маленький чёрный пудель настолько был предан своей хозяйке, что круглые сутки ходил за ней по пятам. А когда та куда-нибудь выходила, ложился перед дверью и часами, даже несмотря на присутствие Максима, с грустными глазами вслушивался в шаги по коридору. Какое счастье зато охватывало пёсика, когда на пороге квартиры показывалась Полина!

Второго друга, вернее – подружку, сама хозяйка нарекла Марусей. Это была компактная печатная машинка. В школе самым ненавистным предметом было чистописание. Разобрать подчерк Полины было никому не под силу. Сочинение на выпускном экзамене пришлось самой зачитывать преподавателям, поскольку те были не в состоянии оценить её каракули. В институте Полина пристрастилась к печатанию. С тех пор из-под её пера выходили бумаги исключительно машинописные.

В Бонне на машинке она писала письма родным и даже записки мужу, если куда-то отлучалась. Но прежде всего на этом малюсеньком станке рождались её диссертация и статьи, которые публиковались в журнале «Вопросы истории» и изданиях МГУ. От руки она только подписывалась. Подпись под новую фамилию далась с трудом. Полинка придумала самое простое – большая буква «С» и волнистая линия следом.