Руссиш/Дойч. Семейная история

И что бы ни говорили, у каждого из этих двух мнений своя правда. А вот чью сторону взяли бы те, кого перелопатили жернова «золотого века»?

Работа в отделе большого удовлетворения не приносила. В Западном Берлине Максиму разрешалось браться за любые темы и творчески их разрабатывать, не задумываясь, соответствуют подготовленные документы генеральной линии или нет. Теперь же выяснилось, что над его консульскими справками, стоившими бессонных ночей и многодневного корпения в библиотеках, даже потешались – и в нашей среде нашёлся, дескать, чудак, возомнивший себя стахановцем. Информационные записки молодых дипломатов, согласно мидовской практике, на начальственные столы не попадали, профессиональной оценке не подлежали и ни в каких практических делах не

учитывались. По истечении времени их просто-напросто списывали в архив.

– Выходит, все мои усилия пошли коту под хвост? – возмущался Максим. – Как же так? Зачем тогда за рубежом составлялись ежеквартальные планы подготовки документов? Зачем сам грозный партком бдительно следил за их выполнением и перевыполнением?

– Зачем-зачем? Затем! – успокаивали умные люди. – Ты что, с луны свалился? Называется весь этот процесс профанацией. Показуха и очковтирательство становится смыслом жизни всей страны. А МИД в стороне стоять никак не может. Плоть от плоти и кровь от крови – такими были, есть и будем.

Не мог понять Максим и сформировавшийся в центральном аппарате трудовой распорядок. За рубежом руководитель – посол, посланник или генеральный консул – тоже воспринимался как главное действующее лицо, на котором лежала львиная доля нагрузки. Но там всё же определённая часть работы возлагалась и на рядовых сотрудников. В центре же фактически трудились только зав и его замы. Все остальные сидели без дела и исполняли роль статистов, наслаждаясь преимущественно обсуждением подготовленных в загранпредставительствах бумаг. Всеобщим развлечением служила «тетрадь смеха», куда, как из школьных сочинений, записывались неудачные фразы из посольских справок и телеграмм.

Сотрудники отдела вплоть до советников использовались главным образом на подхвате, когда нужно было вычитывать опечатки в трудах начальства, отнести-принести разные бумаги с этажа на этаж или встретить-проводить иностранных дипломатов, направлявшихся на беседы к командирам разного уровня. Солидная группа сослуживцев всё рабочее время «от и до» занималась изучением животрепещущей советской прессы. Передовицы «Правды» раскрашивались разноцветными фломастерами и обильно снабжались вопросительными и восклицательными знаками.

Большинство с удовольствием базарили по поводу гневно-грустных публикаций о ямах на дорогах, которые периодически подбрасывала возмутительница общественного спокойствия той поры – «Литературная газета». Кое-кто без зазрения совести весь трудовой день читал художественную литературу (особенной популярностью пользовался Валентин Пикуль) или вёл бесконечные телефонные переговоры с многочисленными родственниками или друзьями. Отдельные персоны оставляли утром у рабочего станка пиджак, исчезали и появлялись только к шестичасовому пиканью.

Атташе Селижаров старательно исполнял ответственные задания руководства, если таковые поступали – найти в материалах съезда партии точную цитату или корректную цифру, узнать, как правильно пишется фамилия какого-нибудь члена ЦК и когда у того день рождения, отнести в бюро размножения так называемую «восковку» – напечатанный на вощёной прозрачной бумаге текст нот и заявлений, сочинённых завом и замами. Мудрёных «ксероксов» тогда и в помине не было. Настоящим праздником труда становился перевод газетной статейки с немецкого на русский.

Иногда по несколько раз в день служба заставляла заглядывать к шефу. Почти всегда встреча с начальником-грубияном портила настроение. Но альтернатива отсутствовала. Поэтому перед каждым заходом в «камеру пыток», как кто-то образно, но в точку поименовал кабинет Дуренко, приходилось психологически возводить вокруг себя некий кокон, который отражал бы сочные плевки руководителя.

Близких друзей в отделе Максим не приобрёл. Оба берлинских приятеля Осокин и Счастливцев трудоустроились в другие подразделения. Встречались в 11 часов поутру в столовой самообслуживания на первом этаже. Своими архитектурными очертаниями она немного напоминала Грановитую палату в Кремле. На раздачу обедов выстраивалась дикая очередь из внешторговцев, ко-

торым принадлежали четыре пятых высотки. Более доступными считались буфеты. В одном из них разливали настоящий, а не помойный, как обычно, чай вишнёвого цвета. На прилавок выкладывались горячие – пальчики оближешь! – сдобные булочки с маком или изюмом и бутерброды с вполне достойной докторской колбасой. В магазинах к тому времени этот «деликатес» стали выбрасывать всё реже и реже.