Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

Марксистская идея уничтожения нации как социальной общности людей неизбежно должна была породить в национализированной с середины XIX века Европе защитников этой «национальной скрепы». На чем накануне прихода к власти делал акцент Гитлер в своих речах, выступая перед массовой аудиторией? На идее спасения немецкой нации от угрозы марксизма, на идее защиты нации как национальной ценности. Он в это время, как мантру, повторял: «Победит либо марксизм, либо немецкий народ». И, кстати, не зная трудов русских критиков марксизма, того же Бердяева, он все время повторял его слова о том, что марксизм является «мировоззрением разрушения и вечного отрицания».

Мессианизм Гитлера, как и мессианизм марксизма, проявляется прежде всего в его стремлении вписать свой расовый проект в столетия мировой истории. Мессианизм Гитлера проще, вульгарнее мессианизма Маркса. У последнего переход от «предыстории» к «подлинной истории», к тысячелетней эпохе коммунизма. А Гитлер марксистскому мессианизму противопоставляет свой мессианизм, свою программу спасения мира. Он пытается оправдать свой «фантастический антисемитизм» тем, что он, в отличие от «марксизма, отрицающего в человеке личность» и «оспаривающего значение народности и расы» и тем самым якобы «отнимающего у человечества предпосылки его существования и культуры», ставит во главу угла принцип «извечного превосходства силы и индивидуальности»[122]. Радикальный национализм, как и революционный марксизм, не может существовать без образа «заклятого врага». И, конечно, Гитлер, как и его учителя большевики, видит в «народных массах» источник великих свершений. «Движущей силой больших переворотов», настаивает Гитлер, являются «широкие массы народа». Он, Гитлер, призывает свою партию понять, «какие невиданные силы заложены именно в народной массе как носительнице революционной борьбы»[123]. И гитлеровское «здоровый дух живет только в здоровом теле» тоже близко нашему советскому сознанию. Речь идет о «каких-нибудь 600 лет, в течение которых созданное им нацистское государство будет заниматься производством физически полноценных немцев»[124].

И сам тот факт, что Ленин, большевики позиционировали себя на мировой сцене как подлинные марксисты, и, на мой взгляд, они действительно были подлинными революционными марксистами (нереволюционный марксизм – это бессмыслица), давал основание сначала Муссолини, а затем Гитлеру возможность жестче привязывать кровь и ужасы большевистской революции, ужасы ЧК к понятию «марксизм». «Устранил ли этот марксизм нищету там, – спрашивал Гитлер своих слушателей в берлинском Дворце спорта 2 марта 1933 года, – где он одержал стопроцентную победу, там, где он царит реально и безраздельно, в России?» И сам себе отвечал: «Действительность говорит здесь прямо-таки потрясающим языком. Миллионы людей умерли от голода в стране, которая могла бы стать житницей для всего мира… Они говорят „братство“. Знаем мы это братство. Сотни тысяч и даже миллионы людей были убиты во имя этого братства и вследствие великого счастья. <…> Еще они говорят, будто превзошли тем самым капитализм… Капиталистический мир должен давать им кредиты, поставлять машины и оснащать фабрики, предоставлять в их распоряжение инженеров и десятников – все это должен делать этот другой мир. Они не в силах это оспаривать. А систему труда на лесозаготовках в Сибири я мог бы рекомендовать хотя бы на недельку тем, кто грезит об осуществлении этого строя в Германии <…> Если слабое бюргерство капитулировало перед этим безумием, то борьбу с этим безумием, вот что поведем мы»[125].

Даже характерная для соратников Ленина ненависть к сытости, к достатку так называемой буржуазной «цивилизации», ненависть, конечно, на словах, отпугивала Запад от большевистской России. В своих воспоминаниях о «Двенадцати днях в Германии» (октябрь 1920 года) Григорий Зиновьев больше всего возмущался «изобильными магазинами, битком набитыми деликатесами», и сытыми, тупыми буржуями», которыми полна столица Пруссии. Ненависть к буржуазии и капитализму Зиновьева, как и у всех ленинцев, была замешана на ненависти ко всем благам жизни, которые принесла людям западная цивилизация. Отсюда, соответственно, и реакция Запада на призывы советской России к уничтожению созданной им цивилизации. Как писала в начале 1930-х газета «Таймс», «в мире недостаточно места сразу для большевизма и цивилизации». Фашизм – не меньшее зло, чем большевизм. Но надо помнить, что это страшное зло появилось в контексте противостояния русского коммунизма и европейской цивилизации.