Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

Казалось бы, у либерала-консерватора Николая Бердяева, а еще больше – у Петра Струве, все-таки в начале девяностых были шансы стать идеологами посткоммунистической России, которая сбросила с себя коммунистическую идеологию и коммунистическую мораль с ее «нравственно все, что служит победе коммунизма», были шансы стать идеологами России, которая покончила с коммунистическим тоталитаризмом, вернула своим гражданам политические свободы, идеологами России, которая заявила о своей готовности вернуться в западную цивилизацию. Но либеральные консерваторы – и Николай Бердяев, и Петр Струве – не стали идеологами посткоммунистической России в девяностые потому, что они были не просто западники, а западники-патриоты, западники-государственники. У них ценность свободы была тесно связана с ценностью государства, с традициями русского патриотизма. А такое соединение ценностей свободы и государственничества было неприемлемо для тех, кто определял судьбы России в девяностые, для наших демократов, отождествляющих государственничество с реакционностью, считающих вообще, что патриотизм был «последним прибежищем негодяев». Демократы были тогда хозяевами положения, а потому борцы с «национальным», «религиозным», «государственным отщепенством» российской интеллигенции, веховцы – и Николай Бердяев, и Петр Струве, – то есть западничество, исповедующее ценности государственничества, не имело шансов на признание в новой России[193].

Качественное отличие России начала второго десятилетия XХI века от России девяностых годов ХХ века состоит в том, что на этот раз государственное и национальное отщепенство было преодолено, русский патриотизм реабилитирован, но именно в противовес ценностям свободы, ценностям западной цивилизации. Нынешний патриотизм, нынешнее государственничество уже питается антизападными настроениями, критическим отношением к буржуазной цивилизации в целом. А потому снова либеральному консерватизму Николая Бердяева, а тем более откровенному защитнику западной цивилизации Петру Струве не оказалось места в душах патриотической интеллигенции нынешней России. На самом деле в России, которая, по мнению даже министра культуры, должна гордиться тем, что она «не Европа», нет условий для реализации приведенной выше программы Николая Бердяева. Нет условий для вытеснения из наших душ наследства восточного склада нашего христианства, нашего православия, наследства того, что евразийцы называли «туранской психологией», и прежде всего моральной пассивности русской души, нашей традиционной русской апатии. Речь идет о вытеснении того, что в прошлом растворяло личность в «природном коллективизме», что «принижало человека», недооценивало его уникальную сущность как подобия Бога. Сегодня, уже в посткрымской России, на самом деле призывы Николая Бердяева взять все то положительное, что было у католичества, которое всегда «развивало и дисциплинировало личность», в котором всегда была «динамическая энергия»[194], будут восприниматься как откровенное предательство по отношению к России.

Уже бессмысленно спорить о том, можно или нельзя было избежать нынешнего фронтального, в том числе и идеологического противостояния посткоммунистической России с Западом, избежать войны на Украине. Не забывайте, что идеология культурного противостояния России с Западом стала, по сути, государственной по крайней мере за два года до событий на Украине, до присоединения Крыма к России.