К вечеру опять донесся гром канонады. Снаряды рвутся беспрерывно уже минут двадцать. После такой стрельбы, боюсь, и места не найдешь от нашего полка.
С позиции прискакал наш ординарец с донесением. Мы его окружили, расспрашиваем.
– Там Страшный суд! – махнул он рукой и опять ускакал.
Меня подзывает поручик Яновский:
– Сейчас же собирайтесь, поедете с Башлаевым на позицию.
Едем по старой дороге, за нами еще едет повозка с продуктами для полка. Позиция верстах в восемнадцати. Встречаем повозку с ранеными алексеевцами.
– Что там, на позиции? – спрашиваем.
Машут безнадежно руками. Мне начинает казаться, что нам с Кубани не выехать.
Часов в 12 дня наша батарея, стоящая в полуверсте за второй линией, открыла огонь. Красные начали отвечать. Их шрапнель рвется над окопами. Картечь с диким завыванием местами сметает бруствер. Наши приникли к земле. Потом красные начали бить на удар. У нас вдруг перебита линия. Иваницкий, собравшись с духом, выскочил из окопа. Я взял трубку. Линия не работает. Ах, вот заработала! Лезет обратно Иваницкий. Слава богу, перебили всего в десяти шагах. К вечеру все утихло. Кухня поздно ночью привезла обед и ужин разом. Обед не то что на погрузке. Целый бык на 80 человек! Комары кусают, нет покоя.
Красные пошли в атаку. Полковник Логвинов, заменяющий командира полка, с утра у нас в 1-й линии. Он не выпускает из рук трубки.
– Батарея! – кричит он. – Сосредоточьте огонь по левому берегу, отвлекайте их батарею! Пулеметчики, на вас вся надежда! – кричал Логвинов на левый фланг, где наготове стояли четыре «льюиса». – Оставьте аппарат! – махнул он мне и Иваницкому.
Мы взяли винтовки и легли на бруствер. Снаряды рвутся то впереди, то позади окопа, то падают в воду и поднимают водяные столбы. Но все внимание наше сосредоточено вперед, где между кустами и деревьями спокойно идут на нас красные. Они идут кучами. До них шагов полтораста.
– Батальон! – закричал Логвинов. – Пли!
Грянул залп из 80 винтовок, и яростно зарокотали четыре «льюиса». Боже мой, что получилось! Красные все пали на землю и, как раки, полезли в разные стороны. Многие кинулись в камыши, прямо в болото. Другие кидались в воду. Мы бешено стреляли, пулеметчики выпускали диск за диском. Уже красных не было, а наши все стреляли!
– Разрешите в атаку? – кричали офицеры Логвинову, вылезая из окопа.
– Куда? Куда? – закричал он. – Назад!
Ночью наши лазили в разведку. Притащили одного красного, раненного в грудь. Он говорил, что у них перед наступлением все были уверены, что мы еще раньше покинули окопы. Нас, телефонистов, 4 человека (я, Иваницкий, Башлаев и Солофиенко), дежурим в первой и второй линиях день и ночь, подменяя друг друга. Говорят, завтра кончается погрузка всех частей.
23
Потом красные пошли в атаку, они покрыли всю поляну. У нас зарокотали пулеметы и открылась отчаянная стрельба. Пришло на помощь человек 30 с полковником Логвиновым из 2-й линии. Все лежали на бруствере и выпускали обойму за обоймой. Красные, невзирая на потери, шли напролом. Одни падали, другие сзади лезли. Было жутко!
– Почему батарея молчит? – кричит Логвинов в трубку. – Батарея! Батарея! Черт возьми! – орал он, ругаясь. – Связь! – прохрипел он, бросая трубку.
– Я, господин полковник! – кричу я.
– В одну минуту батарею дать!