…Перед Брыньковской поле ровное, как стол. Ясно видны хаты и колокольня. Из станицы затрещали пулеметы, но мы идем вперед. С нами в цепи идет много пленных. Они почти не ложатся. Даже командир полка один раз крикнул им:
– Ложитесь!
– Чаво там, господин полковник! – хладнокровно ответили они и пошли вперед.
Удивительные эти кацапы! Они и там дерутся отчаянно, и здесь молодцами.
Идет страшно жаркая перестрелка. Около меня ранило пленного. Он хватает руками траву и страшно стонет. Ползет фельдшер, рвет у него рубаху и хочет его перевязать. Фельдшер кричит мне:
– Приподнимите его и помогите пропустить бинт!
– Ой, бросьте, бросьте, – кричал раненый, царапая землю, – оставьте меня!.. – У него была рана в живот.
– Держите, держите! – говорит мне фельдшер. – Ис вами может то же самое быть!
…Брыньковская уже взята нами. Наша команда едет на подводах. По дороге лежат убитые красные. Стоят воткнутые штыками в землю винтовки. Это красные сдавались нашей коннице. Один молодой парень, раненный, очевидно, в грудь, – гимнастерка вся была в крови, – протягивал руку и что-то кричал. Один из наших соскочил с подводы и подбежал к нему. Раненый схватился за голову руками, очевидно ожидая, что сейчас его заколют. Наш дал ему фляжку с водой. Раненый жадно припал к ней. Я долго оглядывался, он все не отрывался от фляжки.
…Догнали полк в степи. Полк шел опять на Джерелиевку. Темно. Наши подводы все время подскакивают. На дороге что-то лежит. Я соскочил с подводы для естественной надобности. Потом бегу за своей подводой. Споткнулся о что-то. Упал. Труп, другой, третий. Тут их масса. Это работа бабиевцев. Влез обратно на подводу. Спать очень хочется. Я растянулся и заснул.
Тра-та-та-та! Что такое? Стучит пулемет. Подводы стоят, все спят. В хвосте стрельба.
– Ура-а-а! – раздалось сзади.
Пулемет стих. Подводы двинулись. Все спят, дремлют возницы.
Куда едем? Что происходит? Ничего не пойму. Опять стрельба, сквозь сон слышу залп. Подводы останавливаются. Залпы стихли. Прыгают повозки. Кажется, опять трупы. Мы движемся. Куда? Зачем? Кошмарная ночь. Спать страшно хочется.
– Передайте на батарею: бьют по своим! – несется крик по полю.
Мы прорвались из окружения. Опять едем на наших повозках. Мы впереди, артиллерия в середине, Бабиев сзади.
Рядом с нами скачет на лошади артиллерийский офицер, он смеется и говорит:
– Знаете, за всю войну, с четырнадцатого года, я сегодня впервые видал, как обоз понесся в атаку на неприятеля! Разве могли мы не обстрелять его, – шутит он, – когда увидели, что впереди наших цепей несутся повозки?!
Сзади затрещали винтовки. Бабиев пошел куда-то влево. Мы рассыпались в цепь.
12
Днем прилетал аэроплан. Он кружился над нами и спускался все ниже и ниже.
– Наш! Наш! Ура! – раздались крики.
С аэроплана сбросили вымпел. Длинные разноцветные ленты закружились в воздухе и отнесли вымпел далеко в кукурузу. Человек 50 как сумасшедшие полетели туда. Вымпел нашли и понесли генералу Бабиеву. Через 10 минут весь отряд знал, что аэроплан прилетал от генерала Улагая. Он стоит в станице Старо-Нижне-Стеблиевской и приказывает нам идти туда. Это отсюда верст 30. Все вздохнули облегченно. Ну, теперь, если соединимся, все-таки нас будет больше.
Подъезжаем к плавням, за ними бугор, за которым виднеется колокольня. Очевидно, там какая-то станица. Через плавни плотина. Едва мы приблизились к плотине, как справа застучал пулемет, пули засвистали над нами. Слева показалась масса красной конницы. Видимо, поджидали нас здесь, чтобы загнать в болото, когда мы будем переходить плотину, и перебить всех. Алексеевцы рассыпались в цепи. Отбиваемся, пока повозки и бабиевцы переходят плотину. Командир полка полковник Бузун на лошади носится по цепи, за ним его молодой ординарец Пушкарев с полковым значком. Вдруг справа раздалось «Ура!», и на нас ринулась лава красной конницы. Правый фланг начал отходить.
– Ни шагу назад! – закричал командир и поскакал туда.