Второе письмо через год пришло после первого. Писал Мартин, что болел чужестранной хворью названием лихорадка. И едва от той лихорадки ноги не протянул, но теперь оправился и присматривается к товарам. Что собирается закупить побольше и двинуться в обратный путь. Путь тот неблизкий, и на корабле плыть придется, и посуху с купеческим караваном пробираться через пустыню. Однако, если бог даст, за год управится и домой вернется – с большими деньгами…
Снова птиба вильнула всей тушей, вправо, а потом и влево.
– Оголодала, – предположила Улла.
Фольмар двинулся к хвосту, за очередным тюком с рыбой. Там, подумав немного, прихватил одеяло, торбу с провизией.
– Боишься? – угрюмо спросил он, усевшись напротив Уллы и зубами развязав на торбе тесьму.
– Да. – Улла закуталась в одеяло до подбородка, глядела несмело. – Жутко боюсь. Сколько нам еще лететь?
– Кто знает. – Фольмар расстелил клеенку, выложил на нее снедь, откупорил флягу с водой, свинтил крышку с медного молочника. – Думаю, что, быть может, с неделю.
Новый город показался вдали и стал приближаться. Птиба спустилась ниже, замедлилась и неспешно поплыла над черепичными крышами.
– Я бы пожил в таком, – вздохнул Фольмар. – Купил бы дом с садом, разводил цветы, по вечерам прогуливался, слушал колокольный звон…
– Один? – тихо спросила Улла.
Фольмар покраснел. Не ответил.
В третьем письме говорилось, что на верфи случился пожар и корабль, на котором собирался отплыть Мартин, сгорел. Новое судно снарядят только через полгода, а пока присматривается Мартин к торговому делу и думает, как вложить деньги с выгодой.
Фольмар помнил, как Улла смотрела то на него, то на листок бумаги, который дрожал в руках. Потом листок упал, и Фольмар бросился подбирать, нескладно бормоча что-то утешительное.
Год спустя пришло еще одно письмо, четвертое. Плыть на корабле Мартин раздумал и поступил правильно, потому что были шторма и суда, капитанам которых повезло, вернулись в гавань. А тех, которым не повезло, забрало море. Деньги Мартин вложил удачно и за год их обернул, увеличив капитал вдвое. На часть прибыли купил он хороший глиняный дом на берегу тихой заводи. С большим садом, в котором бьет фонтан, растут диковинные цветы и деревья и поют райские птицы невиданной красоты. А еще занялся Мартин банковским делом, сулящим приличные барыши, почти без риска, и, если бог даст, войдет в дело компаньоном. А там уж и домой вернуться можно, забрать Уллу и жить безбедно в Гааге, а то и в самом Амстердаме.
Улла по-прежнему отказывала женихам, и свататься к ней мало-помалу перестали. Частенько она заходила к Фольмару – поговорить о Мартине, прибраться, сготовить ужин. Или подсобить с починкой сетей – Улла ловко управлялась с ними, и ее, сидящую вместе с Фольмаром в путанице бечевы, легко можно было принять за жену рыбака.
Города под брюхом птибы стали появляться реже, потом их не стало вовсе. Птиба прошла над лесом, над морем и теперь плыла над огромной песчаной пустошью. Похоже, лететь ей было уже нелегко, наполненное брюхо тянуло к земле. Улла дернула Фольмара за рукав.
– Смотри!
Поодаль раскинулся город, подобного которому они еще не видали. Дома с белыми стенами и затейливыми цветными крышами, золоченые шпили и башенки, сады…
– Ох, Фольмар, какая красота… – выдохнула Улла.
Фольмар кивнул. Неизвестно, чем их встретит эта красота. И чем обернется – тоже.
Птиба прошла над городом, оставила его позади, и мало-помалу он потерялся из виду. Впереди вновь была песчаная пустошь, ровная, бескрайняя.
В пятом письме, последнем, говорилось, что возвращаться Мартин раздумал. Что жизнь в стране названием Индия намного веселее, богаче и лучше для человека, у которого есть голова на плечах. И почему бы Улле не перебраться к нему и не жить в глиняном доме у моря, в тепле и в лености, вместо того чтобы зябнуть от холода в промозглых северных городах. А заодно и Фольмару, дело для которого здесь наверняка найдется. Как добраться до Индии, Мартин не сообщал, видимо, путь казался ему простым, удобным, трудов и затрат не требующим.
Улла, прочитав письмо, долго молчала. Молчал и Фольмар, сидел на крыльце, понурившись, уставившись неподвижным взглядом в береговую кромку. Затем поднялся.
– Что ж, ладно, – сказал он. – Чтобы зацепить птибу, нужен особый железный крюк.
– Ты что же?! – ахнула Улла. – Хочешь…
Она не договорила. Фольмар кивнул, ссутулил плечи и двинулся к деревенскому кузнецу.
На рассвете сплошная лазурная полоса показалась на горизонте. Она росла, близилась, и птиба стала снижаться.
– Готовься! – крикнул Фольмар. Одной рукой он обхватил Уллу, другой вцепился в плавник.
Птиба, пройдя над берегом и тяжело дыша, так, что бока ходили ходуном, вспорола мордой лазурь, грянулась брюхом о мелководье.
Фольмар и Улла головами вперед бросились в поднявшуюся волну, отчаянно отмахивая гребками, принялись отплывать. Добрались до берега и, держась за руки, до полудня смотрели, как издыхает, ворочаясь на острых донных камнях исполинская туша.