Русская фантастика 2017. Том 2

Задумавшись, Витька оперся ладонями о подоконник и стал смотреть на улицу, однако перед глазами вместо резвящейся на детской площадке малышни стоял чудесный серый котенок, которого пристраивали в хорошие руки какие-то знакомые Шурика. Витька, как увидел фотки, так сразу и влюбился без памяти. Даже имя тут же придумалось – Монтгомери! Самое подходящее для красивого, полного достоинства зверя, в которого котенок вырастет очень скоро…

– У кого-нибудь другого! – со злостью прервал свои мысли Витька и от расстройства слегка пнул стену.

Он лениво полистал валяющийся на кресле мамин журнал – «сплошная мода, готовка и реклама!», бросил в мишень на стене три дротика-дартс, не попав ни одним даже в зеленый кружок, не говоря уж о красном, несколько раз задумчиво открыл и закрыл дверцы шкафа и отправился в прихожую.

– Далеко? – спросил отец, стоящий в дверном проеме кухни и вытирающий руки полотенцем со страдающей ожирением мышью, подаренным кем-то к прошлому Новому году.

– Гулять.

– Тоже дело. На то и каникулы. Рыбок-то покормил?

Витька, натягивающий кеды, ухитрился изобразить при помощи мимики, жестов и невнятных звуков ответ, который при желании можно было понять и как утверждение, и как отрицание.

В этот момент зазвонил телефон.

– Вить, тебя! – крикнула мама.

Звонил Шурик.

– Привет! Ну, как?

– Без шансов, – тяжело вздохнул Витька. – У матери аллергия сильная. На шерсть…

– У-у… – Шурик загрустил. – А ты чего, не знал раньше?

– Да знал… – Витька поморщился, как от зубной боли. – Просто думал… в общем, не важно.

– Понятно… Слушай, ты не забыл – мы завтра в кино. На нового «Железного человека». Янка идет, Лелька, Пашка Филиппов, еще, может, кто подтянется. Встречаемся в три у школы.

– Ага, помню. Да. Увидимся. Пока.

Положив трубку, Витька позвал:

– Мам?

– А? – откликнулась та, увлеченно поливающая из маленькой оранжевой лейки многочисленные кухонные цветы.

– Я в кино завтра с ребятами, ладно? Вы обещали.

– Ну, если обещали… – протянула Марина Ивановна, оценивающе глядя на пожелтевший листок фиалки и, видимо, размышляя: оторвать его или пусть дальше растет?

– А денег на билет?

– Сейчас, что ли?

– Ну а чего тянуть-то? Вдруг завтра заняты будете, то-се…

– Витюнь, у меня только крупные в кошельке, по-моему. У папы спроси.

– Что спросить? – поинтересовался Павел Сергеевич, входя на кухню.

– Денег ему надо. На кино, – ответила мама, все-таки решившая оторвать злополучный листок. – Выдашь? Мы вроде обещали…

– Угу, – неизвестно почему отец нахмурился. – Он, кстати, тоже мне кой-чего обещал. Например, рыбок покормить.

– Так я ж кормил! – брякнул Витька, прежде чем подумал. С другой стороны, попробуй проверь через двадцать минут.

Павел Сергеевич нахмурился еще сильнее:

– Так-так. Кормил, значит? – покивал он. – А скажи мне, сын: чем именно? Пятью хлебами? Манной небесной? Святым духом?! – Последние слова отец почти выкрикнул.

– Паш, ты чего разошелся? – удивилась мама.

– Потому что терпеть не могу, когда мне врут в глаза! – отрезал отец. – Да еще так бездарно. Банка для корма пустая со вчерашнего вечера – я лично остатки высыпал. А пакет с запасным – не вскрыт. А Виктор Палыч, понимаешь, кормил!

– Вить… – Мама, тяжело вздохнув, покачала головой. И столько всего было в ее тихом голосе, как и во взгляде отца, что Витька разом почувствовал, будто его голова стала весом с хороший арбуз…

– Ладно, страдалец, – фыркнул Павел Сергеевич пару минут спустя. – Хватит вздыхать и буравить взором пол под ногами. Провалишься еще к Синицыным… Ты вроде гулять собирался?

– Угу, – отозвался Витька.

– Ну так и иди. Только рыбок сперва покорми все-таки…

И когда Витька поплелся снимать кеды – не идти же в комнату в уличной обуви, – вслед ему раздалось:

– А вот в кино, увы, – в другой раз. Чтобы впредь дважды подумал, прежде чем врать…

Как знать: быть может, не случись этой идиотской ситуации с рыбками, и Витька не отправился бы куда глаза глядят и не дошел бы до старой фабрики. Некогда выпускавшая разборные пластмассовые игрушки и потому известная в округе как «штамповка», теперь она стояла закрытая и опечатанная, с вывезенным оборудованием, ожидая то ли перепрофилирования под какое-нибудь складское хозяйство или офис, то ли сноса. И не увидел бы в тени у серого, расписанного сердечками пополам с матом забора, – его.

Кажется, эту модель машины называли «ушастым» «Запорожцем», но Витька не был уверен наверняка. Зато не вызывало сомнений, что автомобиль чудовищно стар. На спущенных до самых бурых от ржавчины ободов шинах, с лобовым стеклом, покрытым густой паутиной трещин, а главное – выкрашенный в ярко-голубой цвет. Выкрашенный явно от руки – неаккуратно, в несколько слоев, отличающихся друг от друга толщиной, с потеками и наплывами.

А на капоте этого чуда советского автопрома и постсоветского дизайна было криво написано черным маркером: «MERSOROZHETS».